|
Историю прислал Илья Крайнов. Мой дед Николай Иванович Ходырев умер девять лет назад. Эта смерть наступила в Красноярске около 12 часов 25 декабря 1998 года. У него прихватило сердце, и он пошел в свою комнату. Включил телевизор и лег на диван. Через несколько минут его не стало. После смерти дедушки хранятся военные награды и мемуары, которые он оставил своей дочери, моей маме. Я перечитал все мемуары, из них мне больше всего нравится один отрывок. Сегодня рассказ о войне со мной пишет мой дед, двадцатитрехлетний старший лейтенант, командир артиллерийской батареи, состоящей из четырех 76-миллиметровых пушек. Ночь была темной, стояла тревожная тишина. Отдав все необходимые распоряжения, я в одном из пустующих домов прилег отдохнуть. И, видимо, заснул крепким сном. Вдруг среди ночи орудийная стрельба, взрывы снарядов, треск пулеметов. Меня так и подбросило на моем ложе. Я выскочил из дома, кругом было светло, как днем, несколько домов и построек ярко пылали, рвались снаряды. Совсем рядом (в сорока ≈ пятидесяти метрах) мимо по дороге движутся немецкие танки. Наши танки и две пушки в упор ведут огонь по немцам. Картина была жуткой: все горело и громыхало. Немудрено было и растеряться. Но тут у горящего сарая я увидел свою пушку, расчета возле нее не было. Еще не сообразив вполне, что происходит, побежал к пушке. Тут же оказался и старшина Сыров. От проходящих по дороге немецких танков нас отделяли не более пятидесяти метров и горящий сарай. Впереди мы видели движущиеся немецкие танки и самоходки, они хорошо освещались горящим в стороне домом. Мы вдвоем с Колей Сыровым открыли из брошенной расчетом пушки огонь по танкам. Он был за заряжающего, я за наводчика. Танки проходили рядом, хорошо освещались, и поражать их не составляло большого труда. Но мы решали и другую задачу: надо было откатить пушку от горящего сарая, поэтому вынули сошники из ям. При стрельбе пушка откатывалась, а меня даже два раза придавило колесом. В горячке боя нами двигало лишь одно чувство надо стрелять, вести огонь непрерывно, поражать, уничтожать танки, которые в любую минуту могут нас раздавить. Меня и Сырова охватило какое-то ожесточение, и мы не переставали стрелять, пока пушка не откатилась от горящего сарая, и не подбежали ребята из расчета, которые сменили нас. Потом командир орудия Фатахов рассказывал мне, что дежурившие у пушки ребята были напуганы внезапным появлением немецких танков, которые открыли огонь по деревне с близкого расстояния. Первым снарядом был подожжен сарай, ребят оглушило, и они разбежались. К счастью, никто не пострадал, и пушка была спасена. В этом ожесточенном ближнем ночном бою стреляли немцы, стреляли наши танки и все расчеты батареи. Орудийный огонь велся почти в упор. Все кругом было в огне, стоял несмолкаемый гул боя. Но вдруг немецкая танковая колонна остановилась, замерла. Мы продолжали расстреливать танки в упор, не видя сопротивления немцев; постепенно стрельба начала затихать. Немцы стали бросать свою технику и разбегаться в темноте. Признаться, в пылу боя я на какое-то время потерял управление батареей, а когда бой стал утихать, немного успокоился и прежде подумал: а как ведут себя в этом аду другие расчеты? Целы ли люди? Стал осматриваться кругом: ближние расчеты были на местах и продолжали вести огонь. В суматохе боя один наш танк, разворачиваясь возле горящего дома, зацепил "Студебеккер" и, помяв ему переднюю часть, вывел его из строя. Но мне в это время было не до него. Хотя бой и утихал, и немецкие танки были брошены, а многие подбиты, но немцы были рядом, и опасность существовала. На другой стороне дороги находилась еще одна наша пушка и танк, надо было выяснить, целы ли они. Разгоряченный боем, не думая об опасности, я перескочил через дорогу, побежал мимо немецких танков к орудию Терентьева. Еще издали я увидел, что пушка цела и там копошатся люди. Находившийся там лейтенант Куценко доложил, что ими подбито восемь немецких танков. Все они стояли рядом с подбитыми боками. Потерь в расчете не было. Наш танк также был цел и невредим. Я успокоился и решил возвращаться обратно. Вызвался меня сопровождать заряжающий Гридин. Во время боя ему замком защемило палец, и боец оказался там мало полезным. На обратном пути мне пришлось вторично проходить мимо лежащего в кювете вниз лицом немца, перед которым был ручной пулемет. Немец лежал в хорошем дубленом полушубке и меховой шапке. Проходя первый раз мимо этого немца, я подумал, что он убит, и спокойно перешагнул через него. А на обратном пути сопровождающий меня боец, видимо, заинтересовался возможными трофеями. и попытался перевернуть немца. Немец оказался живым, а в руке под собой держал браунинг. Видимо, затаился и ждал, пока все утихнет, чтобы в темноте потом исчезнуть. Гридин отскочил от него, как ужаленный, из автомата выстрелил ему в голову, уже мертвого мы перевернули его, расстегнули полушубок и увидели, что это был крупный немецкий офицер-эсесовец с крестами на груди. Мне и на этот раз здорово повезло. Пробегая первый раз, я даже не подозревал, что он жив, и ему ничего не стоило смазать меня из браунинга в упор. Но, видимо, и этому "заслуженному" гитлеровцу отказало мужество. На подходах к Варшаве в 1944 году дедушку контузило. Потом он сильно огорчался, что не дошел до Берлина, ведь оставалось около 500 километров. В госпитале ему удалили почку, отрезанную осколком снаряда. И всю оставшуюся жизнь дед жил с одной почкой и двумя не вынутыми осколками снаряда. Сегодня деду было бы 86 год, но его уже нет. Зато со мной его фотографии, военные награды и мемуары. И память, долгая, как вся моя жизнь.
Редакция сайта не отвечает за достоверность присланных читателями писем и историй
|
