 |
|
Историю прислал Александр Белоногов Всегда, когда за что-то берешься, то сразу появляется какой-то сумбур, но потом все идет своим чередом, стоит только разойтись. Давно собирался отобразить события своей семьи, но как-то все не знал с чего начать. Просто думаю рассказать все по воспоминаниям своих старичков в отдельности. Дай им бог здоровья. Начну пожалуй с воспоминаний отца.
Родился в 1926 году 8-го сентября в Могилеве. И опять же необходимо запомнить все его воспоминания про своих родных вглубь десятилетий. Мой дед Белоногов Иван Иосифович ( еще раньше фамилия была двойная Белоножко-Белявский) родился в 1878 году, где-то под Овручем Житомирской области, сразу после возвращения своего отца с войны, скорее всего Русско-Турецкой. Как проходила его молодость не знаю, да и отец говорит, он мало рассказывал, да и мал был. Но в составе русской армии оборонял Порт-Артур 1904-1905 гг. Службу он проходил на батарее Борейко, на Электрическом Утесе.
Фамилия моего деда хоть и совсем немного, но упоминается в дилогии писателя Степанова "Порт-Артур." Оно и немудрено, так как он списывался с ним. Как велась война, в большей мере известно. После сдачи города Стесселем, более 1,5 года пробыл в Японии в плену. Ничего худого в адрес тех японцев сказать не мог. Относились вполне сносно. И по возвращению в Россию, встречали, как подобает. Затем был период вполне нормальной жизни в воинской части вольнонаемным в Уручье под Минском.
У него был замечательный каллигграфический почерк И заработки были такие, что можно было пристойно жить. Это в Советской литературе всем жилось невыносимо, но на самом деле было далеко не так. Гультаям, лентяям, пьяницам во все времена и при любом строе, все не нравилось. До революции женился. Но прожить со своей женой ему пришлось недолго. В 1917, или скорее всего в 1918г. его арестовало Минское ЧК. Но ничего такого существенного не доказали, (да ничего и не было), красный террор, (совместно с белым) еще по сути только набирал обороты.
Через три дня его выпустили, но этих дней оказалось достаточно, что-бы убить его жену (морально). И перед смертью она завещала ему жениться на ее племяннице Ане, моей бабушке. Когда жена умерла. Похоронил на кладбище возле теперешней обсерватории. Далее он сделал так, как завещала ему жена. Уже в годы, после революции жили и работали в Бобруйске, Кличеве и затем перехали в Могилев, в Буйничи, где и родился мой отец. Отец был третим. А до этого в 1922г. родилась тетя Мария, затем в 1924 дядя Гриша. Судьба его трагична и об этом отдельно.
Тете Марии тоже досталась тяжелая доля. Война, подполье в Могилеве, партизанский отряд, тяжелая контузия. После войны работала в Козловщине под Слонимом по ликвидации безграмотности. Время тоже было неспокойное, шалили лесные братья. Там она познакомилась с дядей Сергеем и стала Волковой. Появились двое сыновей Коля и Саша. Кстати единственные двоюродные братья. Дед был уже пожилым человеком, когда началась война. В 1943 году он погиб в гестапо в Могилеве. Подробности гибели его неизвестны. Он был замкнут, угрюм, никому ничего не говорил и был связан с подпольем, но как отец говорит, возможна и другая версия, но теперь об этом не узнаешь.
Что касается бабушки, то известно тоже немного. Девичья фамилия Харлинская Анна Францевна, родилась в 1888 г. Ее отец был вроде наполовину поляк, наполовину немец и откуда то из под Кракова. Юность ее прошла в Санкт-Петербурге, работала гувернанткой и очень тепло отзывалась о дореволюционной жизни, кто работал, тот и жил нормально. После революции перебралась в Белоруссию. Ну и дальше, знакомство с дедом, и то, что сказано выше. Погибла она 23-го июля 1941 г. Был сильный артобстрел и жители прятались в церкви. Надо же такому случится, что рядом не оказалось Григория и она выбежала его искать. Отец говорил, что все произошло на его глазах, как в замедленном кино. Снаряд ударил в рядом стоящий клен, где в это время пробегала она, смерть была мгновенной. Далее наступил период оккупации. Здесь речь пойдет уже про батю. Родился он в 1926 году 8-го сентября. Детство было очень трудное. надо было помогать по хозяйству. Сначала пас гусей, но это такая вредная птица, что мать с отцом пошли навстречу и приобрели козочек. Здесь уже и время было, что можно было на Днепр сходить порыбачить, а рыбы было столько, что улов всегда был богатый. Школу отец не успел закончить, началась война. И вот здесь отец стал свитетелем героической обороны Могилева. Пацаны же вездесущие, побывали во многих опасных местах. Первого убитого немца нашли в кустах с кинжалом в груди. А Буйничское поле было сплошь усеяно побитыми немцами и сожжеными танками. Наших солдат тоже погибло не меньше. Отец, как-то прочитал книгу немецкого автора П. Кареля.
Взгляд на войну с немецкой стороны, то очень долго ухмылялся по поводу немецких потерь под Могилевом, где фигурирует всего чуть больше 200 человек. Такого откровенного вранья батя не ожидал. Только на поле их было несколько тысяч. Кто был возле Буйнич и смыслит в военном деле, тот поймет. Брат Гришка с одним лейтенантом, он помогал набивать диски к Дегтяреву. Немцы, около роты шли по лугу возле Днепра и лейтенант ударил фланкирующим огнем да еще сверху, спаслось немного. Отца, тогда Гришка выгнал оттуда, что б не маячил. Он уже тогда был крепко сбитый подросток.
Бои шли повсеместно на подступах ко всему городу. В итоге город был конечно взят, но очень большой кровью для немцев. Город сражался фактически в окружении. Смоленск уже был взят. Отец прекрасно помнит первого немца вошедшего в поселок. Здоровый битюк такой с закатанными рукавами, подошел к столу и стал набивать обоймы патронами. За ним подошло сразу подразделение. Отец говорит, что первые немцы были нормальные (они все и сгинули на просторах страны), помогли вырыть могилу, дали пару плащ-палаток, в которых и была похоронена мама, возле сгоревшего дома. Дали отцу несколько шоколадок, карамели, и пошли дальше. Затем попросили у немцев лошадь, на удивление они дали и офицер выписал бумагу, и поехали в Шалаевку, деревня между Бобруйском и Могилевом. И, что отец отмечал немецкую педантичность, как только остановят, дед показывал бумагу, все гут, и пускали дальше.
Когда ехали, то проезжали, возле группы немцев. Они стояли возле убитого немца, видно было, что осколок и довольно крупный попал а голову, да так, что каску невозможно было снять. Один немец очень плакал и навел на нас автомат, но его быстро остановили другие солдаты. В деревне встретились с родней маминой, все конечно горевали, но надо было привыкать к новым условиям. Через какое-то время маму перезахоронили Гришка с отцом и мы снова перехали в Могилев, надо как-то было жить в оккупации. И вот здесь начался ад оккупации.
В октябре морозы ударили сильные и безснежные. Как то вечером, ближе к ночи, мы услышали гул, похожий на стон, который не передать словами, но это был ужас. Это продолжалось всю ночь. Это десятки тысяч наших военнопленных согнанных в концлагерь в Луполово на территории аэродрома. Практически все они были раздетые, только в летнем обмундировании. Тогда умерло очень много солдат. И начались черные дни. Особенно 1942-1943 года. Все было. Просто понятно одно, со стороны прожитых лет, что голод дает пищу для ума, т.е., как выжить. Приходилось все время думать, где найти пропитание.
Мальчишкой научился и ведра клепать, и мыло варить, и корзины плести, и многое другое. И теперь отец сравнивает жизнь и очень сожалеет о том, что теперешняя молодежь по сути дела гробит себя раньше времени, так как пережить изобилие очень трудно. Если вдруг пусть на небольшое время исчезнет хотя бы половина, от того, что есть, это уже огромным стрессом ударит по молодым людям. Особенно тяжело может быть тем, кто не видел трудностей. Пожилое поколение, да и те, кто родисся в 50-е и 60-е привыкли обходится средним. Но если подойти, для кого больнее всего ударила эта перестройка, то это именно по среднему поколению, которым тяжелее всего перестроиться.
Молодежи легче, они не видели той жизни и им сравнивать не с чем. Вобщем, отец всегда говорил и говорит, что должен быть необходимый, выше среднего, уровень жизни .т.е. пусть все будет, но чего то не хватает. Америка в этом нам не указ. У нее совсем другой уклад жизни, другие понятия, устои. Но, что у американцев отцу импонирует, то это, что бы они не делали, то все делается так, что б человеку было удобно, но об этом еще впереди. В оккупацию пришлось спасаться от угона в Германию. И когда попался Гришка, отец понял, необходимо уходить. Оружия отец собрал и спрятал достаточно. Иногда и постреливал по пролетавшим самолетам.
Его в ярах и рвах очень много осталось с 41-го года, да и бойцов очень много незахороненных. Дед не хотел, чтобы он уходил, но отец решил непреклонно, мотивируя тем, что тебе Гриши мало. Дед скрепя сердце согласился. Отец видел его в последний раз. Буквально вскорости после ухода отца он был арестован и расстрелян. Батя через одну женщину договорился, когда и где встречаться. В отряд обязательно надо было прийти с оружием, без этого могли и не принять. Уходить и добираться пришлось тоже с приключениями, которые могли закончиться гибелью. Это сейчас по истечении времени он говорит, как тогда под носом у немцев, хватило смелости переносить оружие в телегу под сено, а женщина терпеливо сидела и ждала.
Какой, батя говорит, тогда с меня партизан. Невысокого роста , щуплый, худой подросток, дунь, рассыплюсь. По прибытии в отряд, а это был октябрь 1943 года сразу был задан вопрос, что из оружия привез и моментально все было оприходовано, за исключением винтовки и патронов, для себя. Сначала был партизанский полк №600, затем, вскорости нас около 40 человек перебазировали в отряд №346, который дислоцировался в районе деревень Голынка, Матевичи, Людвиково, Колбча, возле речки Ольса. Партизанская жизнь была очень тяжелой. Скудная пища, авитаминоз, острый недостаток одежды зимней. Тело было обсыпано десятками фурункулов, невозможно было двигаться, передать словами, невозможно, но задачи выполнять было нужно, никаких скидок ни для кого не было. То в засаду, то на охрану лагеря, то дороги разрушать и приводить в негодность. Свой первый бой батя отчетливо помнит. Сразу на второй день, как прибыл в отряд. Сидели в засаде, где-то возле деревни Заболотье в нескольких километрах от Могилева и обстреляли легковую машину. Офицер был изрешечен, а водитель, полицай, ушел, сколько не били вслед. Потом выяснилось, что убитый был крупной шишкой. Какой-то высокий чин по снабжению. Распотрошили всю машину, все, что можно использовать было скручено, срезано, сорвано. С убитого сняли даже сапоги.
Осуждать людей за это не надо, сами в обносках ходили. Полицай из Княжиц привел немецкую жандармерию, еле ушли через подоженную немцами деревню в лес Был еще ряд боев, прорыв через блокаду, сразу нескольких партизанских бригад. Прорыв осуществлялся в сторону Борисова. Ночью на нервах, а перед этим покормили всех мясом вяленым, то когда бежали, такой пердеж стоял во время марш-броска и смех и грех. Самое тяжелое запомнилось, это недостаток соли, ходишь вялый, даже кости гнулись, вся еда была приторная. Засылали немцы и своих агентов. В нашем отряде разоблачили одну молодую девушку, еврейку завербованную в гетто. У нее в волосах были ампулы с ядом. По счастливой случайности ее разоблачили. Перед строем она была расстреляна. Может это и жестоко, но она могла вывести из строя весь отряд, так, что не до леденцов.
Никто никакой жалости к ней не испытывал. Вообще время было такое не дай бог. Также сотрудником особого отдела был расстрелян перед строем, партизан по фамилии Полянский. Он дизертировал и жил в одной из землянок в лесу. Еду ему носила одна женщина. Через ее его и вычислили. Да он совершил преступление, но он не сотрудничал с врагом. Вобщем очень сложно все. Кто осудил эту жесткость, но не менее этого были согласны с приговором. Нечего за спины других прятаться. Был еще ряд боев до прихода нашей армии. Уничтожение гарнизона в д.Погосте, отбитие обоза с награбленым добром и др. Много ребят гибло, особенно в передовых подразделениях разведки, но и немцы теряли ежедневно своих солдат и довольно много.
Недавно вычитал цифру, что немцы и их пособники потеряли безвозвратно более 125 тысяч. Я думаю это цифра явно занижена. Затем была операция "Багратион". С войсками мы соединились в районе Березино. Это не забудется никогда. Крепкие, здоровые ребята солдаты обнимали нас при встрече, угощали всем, что есть. И действительно, куда только лезло, но до того мы дошли, что ели все, что давали. Запомнились случаи, когда в рядах пленных немцев оказывались, власовцы и немцы сами их сдавали.
Поистине верно "доносы любят, доносчиков не терпят". Наши солдаты обходились с ними безжалостно, моментально уничтожали, чтобы и до трибунала дело не доходило. Был случай, когда вели нескольких полицаев через деревню, так охрана ничего не смогла сделать, была сметена с дороги, деревенские бабы их растерзали, да оно и понятно, натворили эти полицаи бед немало, руки у всех были по локоть в крови белорусских людей. Если захватывался немец и руки его пахли бензином, он немедленно расстреливался, как поджигатель. И сейчас это хотят преподнести, как зверства нашей армии.
Мразь фашистская, их никто сюда не звал, а начали войну, так получайте то, что заслужили. Во все времена война с захватчиками велась любыми способами, для того, чтобы его уничтожить и изгнать, тех, кто остался жив. Разумеется были и у нас, которые перегибали палку. Друг отца, дядя Петр, рассказывал, как вели пленных несколько сот, где-то из под Руденска, но не довели, загнали в лощину и из пулеметов, всех до единого, но сам он не принимал участия, духу не хватило. Но опять же, кто принимал в этом участие, потеряли своих близких, видели зверства немцев воочию, особенно бывшие военнопленные, так, что нечего их осуждать. Теперь разговор будет идти от имени отца. Вообще побитых немцев было столько, что трудно это передать словами. Когда в поселке Березино возле моста через Березину нас построили, что-бы вручить справки о нахождении в отряде, то невозможно было дышать. Вся река выше по течению, насколько видит глаз была забита трупами немцев и, что интересно, все были голые, почерневшие, распухшие и только ремни на поясах, видно, где-то накрыта была переправа. И понтонеры несколько раз разводили наплавной мост, что бы они "плыли" дыльше.
Кто их считал и захоранивал, одному богу известно. А кто считал тех, кого раздавили танками. Дорога была буквально устелена мундирами немцев, но под мундиром угадывалось то, что было, когда то человеком. Затем нас распустили и тут я понял, что мне по сути некуда идти. Родителей нет, дома нет, осталась только злость на тех, кто это все натворил. Вобщем через военкомат, сформировали из нас команду и отправили своим ходом в Козельск в учебку. Дорога была очень тяжелой. Все везде было разрушено, сожжено, уничтожено. После всех, формальностей, когда добрались, поставили на довольствие, помыли, обмундировали и началась боевая подготовка. Хотя она тоже отличалась оригинальностью во всем. Занимались иногда совершенно не тем, чем нужно, невзирая на то, что шла война.
Именно эти действия привели армию в упадок уже в послевоенное время, что занималась отчасти не свойственными ей функциями. Солдат, если он призван, должен заниматься только боевой подготовкой и ничем больше, даже исключить наряды по кухне и тем более подметание улиц и.т.д. Вообще боевая подготовка давалась не сложно, все-таки партизанский опыт здорово пригодился. После принятия присяги, после сдачи необходимых зачетов, сформировали маршевую часть и в эшелон на фронт.
Прехали всю Белоруссию, которая вся была разорена и сожжена. Разгружались ночью, где-то сразу за Белостоком, ночью в поле и маршем до расположения части. Затем приходили купцы и так оказался в пулеметной роте 471 сп. 73 с.д..48 армии. В итоге мы оказались на Пулавском плацдарме, когда форсировали Нарев. Наши войска находились в обороне. Мы заняли позиции штрафников.
Началась позиционная война. Больших боев небыло. Накрыли немецкую разведку, забросали гранатами, несколько трупов остались перед позициями. В окопе нашел старую дореволюционную трехлинейку. Изумительный был бой, да и я стрелял довольно прилично. Так в один из дней постреливал по железной дымоходной трубе на немецкой стороне. До нее было недалеко метров 200. Немцам это очень надоедало и они постоянно открывали беспорядочный огонь, но один раз увидел фуражку и моментально взял на прицел, в ответ открылся такой огонь, что здорово влетело от своего начальства. Видно какого-то офицера снял. Вообще окопная жизнь, да еще зимой тяжелая вещь. Промозглый холод, сырость. Зима 44-45года была такая.
Кое-как сварганили земляночку на пару человек, чтобы в тепле отогреться. Печечка из жести от патронных цинков и труба из гильз. Нагревалось все моментально. Приходил даже ротный лейтенант, Володя Устинов погреться. Вот так время проходило вплоть до наступления 14-го января 1945 года. Да и мы выступали раньше на 2 недели по приказу Верховного, потому, что немцы американцев с англичанами в Арденнах прижучили здорово. Это потом стало известно, что Сталина слезно просил У.Черчилль в своем послании. Но мы же добрая душа, конечно поможем, невзирая на то, что они тянули время столько лет. Хотя англичанам надо отдать должное в том, что первые два года 39-й и 40-ой, воздушную и морскую войну с Германией они вели в одиночку.
А американцы один на один вели боевые действия с Японией. Но все равно. Если было принято решение открывать второй фронт, надо было открывать, а не оттягивать и оправдываться по разному поводу. 14-го началась мощнейшая артподготовка, что земля под нами тряслась, как при сильном землетрясении. Пошли вперед и увидели, как немецкие позиции перепаханы, и сколько было побитых немцев, очень много. Идти было очень тяжело. Нагрузка состояла из тела пулемета, а это 32 кг, вещмешок со всем необходимым, тоже добрый десяток кг., карабин, гранаты 4 шт., в итоге получалось около полсотни килограммов. Шли развернутой цепью. Пехота впереди, а я со своим пулеметом и расчетом позади метров 300. Так положено по наставлению. За первый день прошли км. 8. Потом прошли августовские леса и вышли к высотам.
Ночевать стали в скирде соломы, а с утра проснулись от такого грохота, что думали все. А это дивизион ЗИС-3 открыл беглый огонь по высотам, да так быстро, что ничего не было видно, а мы находились впереди по выстрелу, думаю бывалые люди знают, что это такое. Так и шли дальше в направлении Алленштайна. Каждый день описывать конечно трудно да и вспомнить все тонкости невозможно. Но многие вещи навсегда останутся в памяти. Шли, когда по Польше. То та же самая разруха, что и у нас, и люда очень мало. Забитые люди были до основания. С лейтенантом зашли в хату, было темно и лейтенант включил фонарик и направил его в потолок, так старик поляк поднялся и подошел к фонарику прикурить. Такого батя даже у самых бедных белорусских крестьян не видел, такой забитости. Очень хорошо запомнилось, как свои минометчики обстреляли Лейтенанту срезало подчистую каблук, что сапожник, так не сделает, а мне распороло рукав почти до тела, а это шинель, фуфайка под ней, гимнастерка, белье.
Когда подошли к границе Германии, то был зачитан приказ Сталина, что мол Вы вступаете в логово фашистов. У каждого из Вас кто-то погиб из родственников, так, что мстите. Первые сотню километров ничего не оставляли, а потом увидело руководство, что можно дров наломать, выдало обратный приказ, то есть успокоиться. Приходилось даже особые отделы привлекать, к выполнению распоряжения. Были конечно и среди них нормальные люди, но и падали много было, которой расстрелять человека раз плюнуть. Короче говоря мы увидели, как и в каких домах жили немцы, какие дороги, непонятно, что им не хватало.
Они эвакуировали практически все свое население, да так быстро, что забрать с собой ничего не успели. Подвалы были полны провизии. Сначала как то с опаской отнеслись к этому, не отравлено ли, но наш же солдат, как попробует, скажет не отравлено, можно есть. Кончилось тем, что на кухню мы практически перестали ходить и начальству это не совсем нравилось. Здесь хочется сказать о ряде особенностей на фронте. Многие ссылаются на то, что 100 грамм наркомовские споили множество людей. Несомненно люди были разные и зависит от особенностей каждого человека. Если у человека есть стержень внутренний, его никто не споит, он всю жизнь будет знать меру, место, повод и конечно под хорошую закуску. Сразу после войны в начале 50-х на автозаводе, крепко пьющих можно было пересчитать по пальцам, а сейчас, что твориться. Но в этом отчасти виноваты и мы, сами недоглядели где-то воспитывая и поучая.
Вернемся к фронтовым будням. Это отношение к амуниции и обмундированию. Не хочу сказать, что мы снабжались плохо. Даже лучше, чем немцы, особенно в зимнее время. Но вот, что касается удобства, здесь спорный вопрос. По сути дела у нас была одна форма и один вид обуви сапоги, ну еще обмотки с ботинками, кстати намного удобнее сапог, но очень уж хлопотное дело было быстро их одеть. У немцев же было предусмотрено ряд форм на разные виды фронтовой жизни, строительная, боевая(полевая), выходная и т.д. Взять отношение немцев к каске. Приказ отдан, все, и все в касках. А у нас, сколько солдат из-за своего легкомыслия погибло. И еще немецкий солдат на войне пользовался большим рядом привилегий и свобод. Это и отпуск, это и возвращение именно в свою часть после излечения в госпитале и ряд других вещей, о которых советский солдат мог только мечтать. И что еще было на протяжении всей войны видно, что немцы используют, каждую оплошность и иногда самодурство наших командиров.
Были и у немцев безусловно истуканы, упрямцы, но людей в атаки они бездумно не кидали, разумеется в исключительных случаях и во второй половине войны.. У нас же людей не жалели, даже в конце войны. Пресловутое любой ценой стало нормой жизни многих войне, я имею ввиду командиров разных рангов. Наша 48-я армия шла по направлению на Алленштайн (Ольштын). Город был взят, но и здесь немцы местами потеснили наши части , затем снова овладели им совмесно с казаками Осликовского. Мелких стычек было много и скоротечных. Но несколько боев были серьезными. К смерти на войне привыкаешь, но когда рядом убивает человека, все-таки, это противоестественно. Был у нас балагур весельчак по фамилии Пушкин, да и внешне он очень был похож, такие же кудри и прочее. На одном из привалов расположились за земляным валом, где был небольшой разрыв и наверное он оказался в поле зрения немецкого снайпера.
Мы лежали рядом он рассказывал прибаутки и тут пуля вошла в висок и навылет, все нет человека. Также потерял своего друга, второго номера Володю Максимова . Он был из Бобруйска. Погиб можно сказать из-за глупости нашего лейтенанта. Выдвинул наш расчет вперед в открытое поле. Я попытался оспорить, но приказ никуда не денешься. Мы легли спина к спине глубоко зарывшись в снег и замаскировав пулемет, но видно снайпер рассмотрел. Выстрелов практически не было слышно, только Володя дернулся и затих, затем удар по голове и на несколько секунд вышибло сознание. Пуля ударила в спицу, прошла вдоль ее и застряла в железной оси пулемета, а я головой лежал как раз упершись каской в колесо. Володя также был без каски и это тоже сыграло свою зловещую роль. Думаю, немец подумал, что и меня убил.
Но видно есть ангел хранитель. Кстати, было на войне у меня такое предчувствие, что я останусь жив. Есть на войне такие вещи, необъяснимые. Глядя на человека, можно было с уверенностью сказать, что его убьет, или ранит. Или же чувство подсказывало, что в какое-то определенное место не суйся. Кто нибудь становился, мина снаряд или пуля делали свое дело. Ни когда не пойму тех участников войны, которые с пафосом говорят, что на войне все зависело от солдата. Да естественно зависело. Но когда говорит, что мол оборудовал по уставу себе окопчик-позицию, то все будешь жив. Но существует еще такое понятие, как вероятность попадания снарядов,мин,и т.д. А здесь уже вступает в силу повезло тебе или нет.
Здесь уже не спасет тебя ничто, никакой правильно оборудованный окоп, если в него что-либо попадет. Особенно при массированном обстреле. Все солдаты говорят, что очень многое зависело от офицерского состава. Особенно звено батальон, полк, ну еще ротный, а взводный был считай такой же солдат. Комбата нашего я видел мало, но после того, как он в пьяном виде, смотреть на него было противно, послал людей без подготовки, без разведки в открытом поле, которое было пристреляно немцами. Как только стрелковые цепи поднялись и прошли какое-то расстояние, то попали в огневой мешок. Короткий минометный налет и более полусотни солдат были выбиты. Я шел сзади метрах в трехстах с пулеметом, как положено и все это на моих глазах. И ничего для комбата, как будто и не с людьми дело имел. Никакого наказания, что людей вот так запросто угробил.
Вот тебе и окончание войны. Не берегли людей совершенно, жалеть, здесь это слово не подходит. Ну наш лейтенант понятно, тоже такой же мальчишка, как и мы, на пару лет старше, а здесь же зрелый мужик и такое. После, как взяли Алленштайн пошли дальше на север. Вместо Володи дали молдаван и мне пацану надо было ими командовать, но парни оказались толковые. Возле реки Лына и случился бой, за который меня наградили, но орден Красной звезды я получил, уже после войны. Чем ближе мы подходили к Балтике, немцы все ожесточеннее сопротивлялись. Я получил приказ выдвинуться с расчетом, но задачу выполнить не смог, сразу попал под огонь фаустников. Решил отойти, невзирая на возможные печальные последствия для себя. Особый отдел за этим строго следил. Но немцы в этот момент начали контратаку. Все произошло быстро.
Я расположил пулемет во фланг немецким цепям и во всю ленту дал очередь. Там все смешалось, было видно, что погибло много. Цепи спускались в ложбину для накапливания, вот здесь я их и подстерег. Затем сразу вторая лента и половину выпустил еще, и сразу сворачиваться, немцы засекли позицию очень быстро, и сразу стали гвоздить по тому месту, откуда мы только ушли. Но и тут не обошлось без курьеза неприятного. Когда я выбрался с расчетом к своим позициям несколько в стороне. Выскочил какой-то капитан и с ревом, мол позицию бросать, достал пистолет, застрелю, но тут подоспел наш лейтенант, все обьяснил. Капитан сразу подобрел. Понятно горячка боя, но можно было и без этого крика выяснить, и без угроз. После изнурительного марш-броска, что бы пресечь немецкий прорыв из Померании, в одном из ночных боев, немцы решили взять внезапностью. Наверху на горке они зажгли дом зажигательными и пошли в атаку.
Жутковато было, казалось вот вот прорвутся через позиции. Пулемет был готов и мне пришлось через густой кустарник пройтись длинными очередями, аж искры были видны, когда пуля попадала в металл. Рядышком длинными бил Дегтярев. Утром пришли разведчики и сказали, что весь снег крови, а убитых и раненых унесли с собой. Через несколько дней попали в переплет, который для меня в войне с немцами оказался последним. Напоролись на сильный заслон, думали собьем сходу, где там. Немцы сильно укрепились. Получилось в одном доме мы в другом немцы, а между нами, больше с краю большой сарай. Немецкий снайпер перебил всех лошадей. Пулеметы захлебывались, не поднять головы.
Наш один пулеметный расчет попытался с чердака открыть огонь, но сразу погиб от пулеметной очереди. У наших пушкарей к "прощай Родина" остался один снаряд, как всегда не успели подвести. Наводчик долго выцеливал и точным попаданием уничтожил немецкий пулемет с прислугой, да так, что тело пулеметчика подлетело в воздух. Из одной выбоины в стене немцы вели прицельный огонь и в итоге у нас было выбито полтора десятка людей. Заняв удобную позицию, очередью прошил эту дыру и несколько раз. Ориентироваться было удобно по крошке пыли от кирпичей. После вскриков огонь оттуда больше не велся. Затем по приказу лейтенанта я со вторым номером подполз к огромной куче между домами, т.е. поближе к немцам.
Эх лейтенант, до чего еще неопытен был, кто же выдвигает станкач впереди стрелков, наоборот мне нужно было отойти на некоторое расстояние и бить с расстояния, видев более огневых точек, чем вблизи. Но и его понять можно. Хотя за эту ошибку мы заплатили оба. До кучи добрались со вторым номером удачно, но только высунул пулемет сразу был разбит кожух, ствол, почти до основания. Доложил лейтенанту, он давай возвращайся. Легко сказать, расстояние то десятка метров не будет от дома до этой долбаной кучи, а ведь их надо пробежать по открытому, да еще наверняка уже под прицелом. К тому же обязательно вытащить с собой разбитый пулемет, не то можно нарваться на неприятности, если жив останешься. Второй номер порожняком удачно преодолел это расстояние. Я вроде тоже удачно, но когда остался последний метр, я как бы споткнулся, ничего не почувствовал. Затем увидел свою неестественно вывернутую ногу в колене и сразу появилась боль и полуобморочное состояние.
Пуля прошила и все вывернула в колене. Солдат санитар посмотрел на рану и сразу сказал, что отвоевался. Почти одновременно был ранен в голову наш лейтенант. Нас потом на одной повозке везли в медсанбат и он все время был без сознания. До этого я знал, что у него в полевой сумке были на меня представления, но об этом спрашивать я его, как то не решался, но бог с ним. Остался ли он жив после ранения, хотелось бы знать. После первичной обработки ранения, на с вскоре перебазировали в госпиталь в Каунас. Здесь началось мое лечение. Сначала решили идти наилегчайшим путем. Ампутация. Но потом пожалели меня молодого. После операции, загипсовали всего, аж до груди. Все потом под гипсом чесалось спасу нет. Затем резко проявил себя гнойный аппендицит и начался перитонит. Вобщем не рассказать. Несколько недель пролежал с распоротым брюхом, из которого текла вся дрянь. Но молодой организм победил. Произойди это на фронте, не выжил бы. Затем, когда пошел на поправку, стал предвигаться сначала с костылями, затем сам. Так и выздоравливал. Победу встретили в Госпитале.Не описать, что творилось. После выписки запасной полк. Сказали ждать особых распоряжений. Я попал в полк связи. И вскоре мы погрузились в эшелоны и на Дальний Восток в состав 1-го Дальневосточного фронта. Ехали в течение 2-х месяцев. Но уже настрой был совсем другой. Знали, что это не надолго. Но честно скажу воевать уже совершенно не хотелось. Оно и понятно. Сосредоточились возле станции Гродеково. После зачитали приказ, о том, что СССР объявляет Японии войну. Заработала артиллерия, пошла авиация, ну и мы двинулись.
Но и здесь не обошлось без трагических ошибок. Наши бомбардировщики накрыли свои войска в районе Мулина. Много людей погибло. Опять потом разбирались, кто прав, кто виноват, а что толку, людей не вернешь. Двигались мы связисты, несколько позади основной массы войск, тянули нитки правительственной связи. Но и здесь пришлось немного пострелять. Много японцев остались у нас в тылу. Много было и смертников. Были и те, кто сделал себе харакири. В одном доте обнаружили около десятка трупов, положивших на себя руки, взрезав животы. Тяжелое зрелище. Взяли Муданьцзян, затем Харбин. Война и закончилась. Но мы, еще месяца 4 находились в Китае.
Японцы довели китайцев до ужасающей нищеты, лучше ничего этого не видеть. Люди ходили буквально голые. Когда мы вышли, то стало известно, что домой нас ещё не отпустят, служить то оказалось некому. Вот здесь я и стал водителем. Сначала службу проходил на Студебеккере грузовике. Да машина сказать, что надо. Американцы везде учитывают, чтобы было удобно, даже, если это военная техника. У нас это совершенно не учитывалось. Мол техника военная не до комфорта. Комфорта и шика не нужно, но минимум удобств, должно быть. На этой машине я возил все . Проходимость потрясающая. Зимой особенно, когда далеко в тайгу за дровами, которые пилили пленные японцы. Дашь им махорки закурить, что то бормочут по своему, кланяются. Может и сейчас, кто-то из них жив и вспоминает об этом.
Смертность среди них была высокая, потому, что и мы впроголодь жили. Если бы не рыба кета, которой было немеряно. В течение пяти лет на завтрак, обед, и ужин. Так, что можно себе представить, насколько она нам приелась. Затем пересел на виллис-джип. Действительно машина,что надо. Везде можно было проехать. За пять лет службы после войны я объездил почти весь Дальний Восток, от Хабаровска до Приморья. Довелось съездить в отпуск в Западную Беларусь в Козловщину под Слонимом к сестре Марии. Познакомился с ее мужем Сергеем, который был военкомом, куда его направили после госпиталя, как инвалида, негодного к строевой. Увидел и своего маленького племянника Колю.
Затем снова вернулся в часть, где потом сколько не упрашивал меня командир остаться на сверхсрочную, я не захотел. Здесь на Востоке я встретился с Григорием. Мы договаривались списываться через Лиду, нашу двоюродную сестру. Вот так и нашли друг друга, но может быть лучше и не было этой встречи. Так как я думаю он погиб отчасти и из за меня, не захотев выдавать меня. Тогда НКВД не церемонилось, и человеческая жизнь для них была пыль. И до сих пор не известно, где он похоронен. Такие тайны хранились очень строго, или вообще не велось никаких насчет этого документов. Нет документа, значит человека нет. Затем увольнение.
Хотел сначала в Черновцы, но потом нашел газету, что в Минск требуются рабочие на завод МАЗ. Я решил ехать в Белоруссию, да и до Могилева недалеко. Когда приехал, через определенные трудности устроился. Вот здесь видно, насколько люди были добрее, чем сейчас. Заводская жизнь вспоминается совершенно не так, как предвоенные годы и сама война, где помнится всё буквально по дням. Женитьба, затем появились сыновья и жизнь пролетела очень быстро в этот период, но жаловаться на жизнь не буду. Были и светлые годы, когда мы чувствовали себя людьми.
Могли позволить себе многое, и отдых в санаториях, и круиз на теплоходе, и другие вещи. Когда произошло, называемое перестройкой, а затем, ещё хуже, развал СССР, то думал все, но оказалось, что это все ударило хуже всего не по нам старому поколению и внукам, а среднему поколению, нашим детям. Они родились в годы Советской власти и наибольшую часть жизни прожили при ней . И стресс большей частью ударил по ним. А мы теперь удивляемся от чего такая смертность у 40-ка 50-ти летних. Разумеетися и алкоголь без меры, и неопределенность. Особенно страшно то что бывшие партийные функционеры пытаются все под себя подмять.
Самые настоящие бездельники, нахалюги и от них все беды, да и еще к ним можно добавить наших памярковных, которые ничем не отличаются от первых, тоесть бывшие полицаи и другие, бывшие на услужении немцев в войну. Никогда им это не прощу. Их зверства в отношении простых людей были не описуемы, и не надо мне здесь приплетать то, что это зверствовали партизаны. Да были кое-какие преломления и то не в отношении зверств, и это было не в такой массе, как ее хотят преподать теперь молодежи. И те и другие привыкли жить за счет других, да еще представить дело так, что без них совершенно все станет, а, что не так, то свалят на другого, в этом они поднаторели за долгие годы. Много можно рассуждать на эту тему, но я думаю можно остановиться.
Редакция сайта не отвечает за достоверность присланных читателями писем и историй
|
