 |
|
«Сестра моя, товарищ, друг и брат,
ведь это мы, крещенные блокадой!
Нас вместе называют - Ленинград,
и шар земной гордится Ленинградом»
О. Берггольц
Война… В нашей стране нет ни одной семьи, в дверь которой не постучалась бы
война, не забрала родных и любимых, не оставила взамен слезы и горе. Мой рассказ
– о блокадном Ленинграде – городе, в котором родилась моя бабушка и с
незапамятных времен жили ее предки.
Почти два с половиной года, без малого девятьсот дней и ночей, длилось
сражение под стенами города – с осени 1941 года, когда фашисты захватили
ленинградские предместья, и до победного грохота артиллерийских канонад зимы
1944 года, до праздничного салюта на берегах Невы, возвестившего всему миру
конец вражеской блокады. Девятьсот мучительных дней.
Много горя и страданий вместили в себя эти два с половиной блокадных года,
много стойкости, отваги, великого терпения, веры в будущее, в победу правого
дела великого народа. Воспоминания о тех тяжелых днях я хочу передать
словами своей бабушки, свидетельницы тех далеких событий. «Я родом не из детства – из войны.
Прости меня, в том нет моей вины…»
Ю. Друнина
…Когда началась Великая Отечественная война, я была маленькой девочкой, отец
ушел на фронт, а мы вместе с мамой и бабушкой остались в осажденном городе.
Блокируя город, фашисты рассчитывали на быстрое истощение его жизненных сил. Но
этот расчет провалился.
Наша семья жила на Невском. Он и в годы войны оставался лучшим, главным,
только теперь страшно изменился, обезлюдел, затих: стал главным проспектом
осажденного города. Здесь, в самом центре, упали первые фугасные бомбы при
первом воздушном налете. Чего только не повидал Невский проспект за 900 дней и
ночей блокады! Покрытая снежными сугробами или залитая солнцем главная улица
всегда разделяла судьбу города. В первую страшную зиму и весну, когда люди
умирали так часто, что не было ни сил, ни возможностей достойно похоронить их,
Невский оказался свидетелем скорбных процессий. На саночках, просто на листе
фанеры близкие везли погибшего, завернутого в простыню или одеяло, потому что
досок на гроб не было.
Здесь, на углу Невского и Садовой, точно так же, как и в других местах
города, черпали воду из-под снега ведрами и кувшинами: вышел из строя городской
водопровод. Торопились, карабкались по сугробам, потому что жестокий мороз мог
быстро сковать последние родники. Моя мама по законам военного времени работала
сутками, вместе с другими защитниками города возила с Невы воду, тушила
фугасные бомбы на крышах домов.
На Ленинград надвигался голод. С 20 ноября ленинградцы стали получать самую
низкую норму хлеба за все время блокады — 250 г по рабочей карточке и 125 г по
служащей, детской и иждивенческой. Эта норма — «сто двадцать пять блокадных
грамм с огнем и кровью пополам» - потом дошла до 75 граммов. Голод
рано выгонял блокадника на мороз. Люди молча, в строжайшем порядке, который
поддерживался сам собой, ждали того момента, когда откроется дверь булочной и на
весы ляжет драгоценный кусочек хлеба. Как верно сказано у Веры Ибнер в
«Пулковском меридиане»:
Не зря старушка в булочной одной
Поправила беседовавших с нею:
«Хлеб, милые, не черный. Он ржаной,
Он ладожский, он белого белее,
Святой он». И, молитвенно, старушка
Поцеловала
черную горбушку.
Из этого кусочка хлеба ленинградцы делали несколько сухариков, которые
распределяли на весь день. Один-два таких сухарика да кружка горячей воды — вот
из чего в основном состояли в дни голодной зимы завтрак, обед и ужин. В
пригородах под пулями врага моя бабушка вместе с другими ленинградцами добывала
из-под снега не выкопанную картошку и овощи. На Бадаевских складах люди
собирали промерзлую землю, пропитанную сахаром после пожара. Чтобы притупить
голодные мучения и хоть немного поддержать свои силы, люди ели касторку,
вазелин, глицерин, столярный клей, охотились за собаками, кошками и птицами.
Целыми днями я и бабушка лежали в кровати, пили горячий кипяток, сосали кусочки
черного хлеба, который давали по карточкам. У меня стали выпадать зубы и
волосы. Однажды маму отпустили домой на несколько часов, чтобы узнать, что
с нами, живы ли мы? Она принесла нам похлебки, в которой плавало несколько
крупинок. Это был настоящий праздник!
Ежедневно погибали тысячи мужчин и женщин, детей и стариков. Лишь немногие
умирали в своих промерзших квартирах. Но ненависть к врагу, стремление выстоять
оказались сильнее. Это трудно даже себе представить, но голодный рабочий точил
деталь на станке, пока не сваливался подкошенным. Многих привязывали к станку –
не было сил стоять. Город не просто жил, он действовал: выпускал оружие против
врага, ремонтировал боевые машины и корабли. Ленинградцы на работу и с работы
добирались пешком. Жестокий голод и холод, изнурительные переходы выматывали
последние силы. Иногда прохожий падал лицом прямо в колючий снег – голод
останавливал сердце… Вернувшись домой с работы, люди не имели возможности даже
согреться – в домах все вымерзло, не было отопления. Наступали апатия,
вялость, желание не двигаться, дремота, а двигаться,
работать, мыслить надо, нет возможности усидеть дома из-за холода, темноты по
вечерам зимой, надо работать - в работе забываешься. Обогревались
печками-времянками, от которых были закопчены не только стены и потолки, но и
лица людей. В нашей квартире стоял страшный холод. Сожгли все, что было можно:
столы, стулья, всю мебель. Но все равно никак не могли согреться. Люди старели
прежде времени, даже молодые выглядели стариками. В эти зимние дни истощенные
ленинградцы, опираясь на палочки, экономя каждое движение, передвигались по
заваленным сугробами улицам. Поскользнувшись, человек часто уже был не в силах
подняться.
Ослабленные голодом люди были не в силах похоронить умерших. По заваленным
сугробами улицам, под гул артиллерийских обстрелов и завывание сирен тянулись
многочисленные похоронные процессии. Умершего завертывали в простыни, клали на
детские саночки и везли на кладбище. Мертвых не успевали хоронить. Такое
позабыть нельзя.
Наша семья с трудом пережила ту страшную зиму 1941 года. Мы с замиранием
сердца и надеждой ждали первую блокадную весну, весну 1942 года. Город лежал под
ледяным панцирем, под снегом, который не убирался всю зиму. Дворы домов были
завалены мусором, золой, нечистотами. Ленинградцы вышли на воскресник. Десятки
тысяч людей рубили ледяную толщу, на фанерных и железных листах возили снежные
глыбы, сбрасывали их в реки и каналы. Пролетали над городом вражеские снаряды,
раздавались разрывы. Но люди продолжали выполнять тяжелейшую работу. Весна
пришла. Выстояли!
Ленинград продолжал жить и бороться. Был увеличен хлебный паек, но город
постоянно бомбили фашисты. Люди пытались укрыться в бомбоубежищах, но
часто погибали прямо на улице. В один из дней, во время очередного налета,
фугасная бомба попала в наш дом, и он загорелся. Мы едва успели выскочить и
добежать до бомбоубежища. Вот тогда мама и сообщила нам, что формируется состав,
который вывезет маленьких детей из блокадного Ленинграда в тыл. Я должна была
эвакуироваться этим составом, но в последний момент, после долгих споров с
бабушкой, которая была против моей отправки и говорила, что если умрем – так все
вместе, или выживем вместе, мама забрала документы, и я осталась со своими
родными в осажденном городе. Позже стало известно, что эшелон с ленинградскими
детьми разбомбили фашистские летчики и почти все ребятишки погибли. В июле 1942 года мама получила разрешение на выезд, и мы
эвакуировались всей семьей. Собрали узелки со своими нехитрыми пожитками,
взяли швейную машинку «Зингер», которая потом стала кормилицей семьи, и прибыли
на место сбора. Нас вывезли на барже, которую тащил катер, через Ладожское
озеро. Дул сильный ветер, в какой-то момент баржа оторвалась от катера, и ее
понесло в Балтийское море. Я плакала, мама молилась, началась паника.
Только герои-моряки спасли нас. Они сумели поймать трос, соединявший катер
с баржей, и закрепить его. На суше нас погрузили в эшелон. Вдали слышались
разрывы бомб, били зенитки, защищая нас от налетов. В пути многие умирали,
измученные голодом, они не могли совладать с собой и набивали
желудки картошкой, хлебом, кипятком. Организм не справлялся. Бабушка давала нам
еды понемножку, на станциях ходила за кипятком. Спустя несколько суток мы
добрались до далекой Сибири. Нас выгрузили из состава и оставили на перроне. Там
мы и сидели на своих узлах, не зная, куда двинуться, пока нас не подобрала одна
женщина. Она подошла и сказала: «Идемте. Будете жить у меня». Так началась наша
жизнь в эвакуации. Но душой и сердцем мы оставались в родном городе. С волнением
и надеждой вслушивались в радиосводки. В январе 1943 мы узнали о поражении
немцев под Ленинградом. Произошло то, чего ждала вся страна. Чувства и
мысли ленинградцев ярко выразила писательница О. Берггольц в выступлении
по радио в ночь на 19 января: «Блокада прорвана. Мы давно ждали этого дня. Мы
всегда верили, что он будет. Погибшие отдали свои жизни за честь, за жизнь, за
победу Ленинграда. И мы сами, каменея от горя, не в силах даже облегчить свою
душу слезами, хороня их в мерзлой земле без всяких почестей, в братских могилах, вместо прощального слова клялись им: «Блокада будет прорвана. Мы победим». Мы чернели и опухали от голода, валились от слабости с ног на истерзанных врагом улицах, и только вера в то, что день освобождения придет, поддерживала нас».
Когда полностью была снята блокада Ленинграда, сердца людей переполнила
великая радость. В эти минуты плакали даже те, кто не проронил и слезы за всю
блокаду. Давно закончилась война, нет моих близких, но память о них
осталась со мной навсегда… Вот о такой войне поведала мне моя бабушка-блокадница.
Нелегким и долгим был этот рассказ. Жизнь сложилась так, что бабушка не
смогла вернуться в свой родной город, но любовь к Ленинграду пронесла в своем
сердце через года. Сейчас она живет в Москве, почти 50 лет проработала в школе,
награждена знаком «Житель блокадного Ленинграда», памятными медалями в честь
снятия блокады Ленинграда, она ветеран войны и труда. Я горжусь своей бабушкой,
преклоняюсь перед мужеством и стойкостью блокадников. Пройдут века. Прекрасным
останется город на Неве. И никогда не изгладится в благодарной памяти
человечества подвиг миллионов воинов-горожан, вписавших немеркнущие страницы в
летопись Великой Отечественной войны.
|
