|
Историю прислал Виталий Ильницкий Родовым селом моих родителей является деревня Марьинка Кирсановского района Тамбовской области. В нем жили деды и прадеды Щербининых и Галкиных. Отец мой Щербинин Иван Семенович – 1902 г. – был седьмым ребенком и единственным сыном в бедной крестьянской семье. Мать – Галкина Дарья Николаевна – 1902 г. – была из более богатой семьи, а в семье было 11 детей – 5 мальчиков и 6 девочек. Смутное время на Тамбовщине было в начале Октябрьской революции. Идет банда Антонова – забирает всех парней, за ней идут и рыщут, где укрыли родители своих сыновей. Во всей этой сумятице моей бабушке (по матери) сообщают, что в соседнем селе Атрыгановке ее муж – Галкин Николай – обезглавлен. Кто совершил это чудовищное преступление (какая из банд) – не известно. Каким-то образом (вероятно, кто-то помог) бабушка с детьми переезжает в г. Чутово Ленинградской области. А отец вместе с семьей старшей своей сестры – Сенаторовой Варварой Семеновной – уехал в Ленинград. Отцу было тогда 18-19 лет и он был женат. Жили они на Васильевском острове по ул. Большой проспект, д. 70, кв. 6. Отец работал столяром на Балтийском заводе, мать – в булочной на углу Косой линии и большого проспекта. В 1921 году у моих родителей рождается дочь Евдокия Ивановна. Я родилась в 1930 году. Младшая сестра – Вера Ивановна – родилась в 1937 году. Жили бедно, так как вместе с нами жила папина младшая сестра – Ксения Семеновна. Она работала и училась в Горном(?) институте. Окончив его в 1939 году, была направлена в г. Ярославль инженером-экономистом на минный (шинный?) завод. В 1939 году отец воевал на Финском фронте. Зимой 1940 года мать, подскользнувшись на мокрой лестнице, получила травму позвоночника. Позвоночник вроде бы вылечили, но повредили седалищный нерв, и она лежала в больнице имени Ленина, которая находилась почти напротив нашего дома. В 1940 году, окончив школу с медалью, старшая сестра поступает в Ленинградский медицинский институт. На начало Второй Мировой войны она уже закончила первый курс и в конце июня была послана рыть окопы под Ленинградом. В конце лета 1941 года папу призывают в армию. Его часть находилась тогда в районе Большеохтинского кладбища. Я туда ездила к нему. Папа давал мне в котелке свою порцию горячего жирного супа и прятал меня от начальства. Немцы в то время уже разбомбили Бодаевские продовольственные склады, и с продуктами было уже плохо. С осени я со сверстниками бегала собирать капустные листья, и это поддерживало первое время. Я водила младшую сестру в сад, ходила за водой на Неву, отоваривала хлебные карточки и ездила к папе. Потом их перевели на Мойку, а затем и за Московские ворота, куда можно было проходить только через КП и по документам. Но я была маленькою и худющая. Поэтому меня проводили через КП гражданские лица. Папа собирал нам сухари. Им в это время давали по 125 грамм хлеба и по 75 грамм сухарей. Сухари отдавал нам. Здесь я папу впервые увидела седым и распухшим (мне казалось, что папа поправился). Папа знал, что больные, которые лежали в больнице им. Ленина и могли ходить, должны быть выписаны, а больница превращалась в военный госпиталь, и поэтому мама у нас была уже дома. Свою порцию хлеба (125 грамм) она почти всегда отдавала нам. Город бомбили уже регулярно и первое время, услышав сигнал воздушной тревоги, все мы выбегали в земляные окопы. Мы жили на третьем этаже, и к нам попала бомба (наверное, зажигательная) и в потолке была дыра, окна потрескались и частично выбиты. Когда я в последний раз ходила к папе за Московские ворота, я все это ему рассказала. Мама все время лежала, почти ничего не ела и стала совсем плохой. Мы решили ее отвезти в больницу, которая находилась на первой линии. Везли на санках и люди нам говорили: «Зачем Вы ее везете, она у вас почти мертвая». У одну из ночей, когда старшая сестра была на дежурстве, в дверь кто-то постучал. Я была с младшей сестрой, которой было чуть больше 4 лет. Я долго не открывала. А когда открыла, то оказалось, что это был папа, который пожурил меня за столь долгое открывание двери. За ночь он закрыл нам дыру в потолке, заклеил окна бумагой, а кое-где – фанерой. Сделал светильники из шнурка и какого-то масла. Дал нам спичек. Пока он это все делал, я ночью сбегала в сестре в госпиталь, сказать, что папа приехал, но ее не отпустили, а под утро он ушел, оставив нам сухарей. Он был сильно опухшим. Через несколько дней я сходила к маме в больницу и мне сказали, что мама умерла. Со сверстниками по дому сбрасывали зажигательные бомбы с крыш. У старшей сестры отекли ноги, руки, все зубы качались. Младшая сестра была очень слабенькая. А когда я ходила за водой и за хлебом, на улицах лежали трупы замерших людей и никто (так мне казалось!) не обращал на них внимания. Зима 1941-1942 г.г. была очень морозная. Папа нам написал письмо, что у него оторвало палец, очень переживал за нас и просил, чтобы мы не покидали квартиру, иначе нам потом негде будет жить. Он очень верил в нашу Победу и беспокоился за нас. Не знаю, какой добрый человек предложил или заставил нас эвакуироваться. И мы по Ладоге (по «Дороге жизни») эвакуировались. Немцы бомбили ее. Перед нами одна машина провалилась под лед. Но нам суждено было добраться до Волхово. Там нас накормили супом. А какое столпотворение там было!? Эвакуировались мы в родовое селение родителей – Марьинку Тамбовской области. В товарных вагонах была масса народу. Пересадку мы делали в Липецке и до того мы, наверное, были страшные (как живые трупы), что по дороге в санпропускным (или баню) прохожие давали нам милостыню, хотя мы не просили. В бане нас помыли, обработали одежду, голову от вшей. В Марьинке мы не нашли старшую папину сестру и поехали в Дербень в другой сестре. Там наша старшая сестра устроилась работать медсестрой в медпункт, который находился в 4 км от Дербеня и поэтому нам выделили пустовавшую избу, находившуюся рядом с медпунктом в селе Агрыгановке. Завезли нам соломы, чтобы отапливать избу, выделили 15 соток земли. Мы были такие истощенные городские дети, что с большим трудом справлялись с сельскими делами. Я пошла в школу в пятый класс. Мы чуть окрепли. Потом мы написали папиной сестре Ксении в Ярославль где мы находимся и она пригласила нас в себе. Она жила вдвоем с работницей этого завода в одной комнате коммунальной квартиры. Мы приехали. Старшая сестра поступила на второй курс мединститута и жила в общежитии. Младшую сестру устроили в детдом под г. Ярославлем (для ленинградских детей). Мы ее часто навещали. А я жила у тети Ксени на Проспекте Шмидта, недалеко от минного завода. Спали на одной койке вольтом. Я ходила в школу. Тетя заболела туберкулезом. Туберкулез прогрессировал и была уже открытая форма. В Воронеже жила папина старшая сестра и в 1944 (1943) году мы переехали в ней. К нашему счастью их частный дом по ул. Коммунаров был почти цел. Сестра стала доучиваться в мединституте. Я заканчивала 6 класс. Младшую возили на санках лечиться. Там же в Воронеже, окончив 7 класс, поступила в радиотехникум. По окончании которого была направлена на работу в г. Харьков. Жила на частной квартире вместе с младшей сестрой, которая уже училась в школе. Там же я закончила ХПИ.
Редакция сайта не отвечает за достоверность присланных читателями писем и историй
|
