Наша Победа. День за днем - проект РИА Новости

Я хочу рассказать про своего деда: Гвардии инженера майора десятого гвардейского авиационного полка авиации дальнего действия Иванищева Василия Алексеевича.

В нашем доме хранятся его боевые награды и фотографии времен второй мировой войны.

У моего деда был, и навсегда останется, боевой друг. Григорьев Константин Петрович – летчик, а после ранения - начальник авиационного полка.

Перед смертью Григорьев Константин Петрович написал свои воспоминания о войне, как она была на самом деле, как её видели наши деды. Дальше я привожу текст, написанный Григорьевым Константином Петровичем, вернее сказать, выборку из его воспоминаний. Текст оставлен без изменения.

Ностальгия о прошлом, а также воспоминания о прошедшем времени, отданных лучших годах жизни служению Родине, тяжелых и грозных лет военной эпохи, к сожалению, а может быть закономерно, все меньше волнует подрастающее поколение - вызывает в душе неоправданное чувство грусти, усиленное сознанием собственного бессилия что-либо кардинально изменить.

Фактически дело было так: видимо, в июле или августе 1945 года, точно не помню, но мы еще были в Польше, был получен приказ Военного Министра СССР, в котором предписывалось всем подразделениям, частям и соединениям, участвовавшим в боевых действиях в ВОВ написать историю, в которой нужно было описать боевые действия по периодам ВОВ, в каждом периоде подробно отразить характер боевых действий, противника, тактику боевых действий, как свою, так и противника. Потери, характеристику и применение в различных условиях боевой техники, расход боеприпасов и т.п. Все это отдельно расписать по этапам или периодам, участия частей в боевых действиях. Историю приказано составить в трех экземплярах: один остается в части, два с грифом "Секретно" высылаются в вышестоящие инстанции.

В то время вся боевая документация за период с момента создания АДД и до конца войны находилась еще в штабе и являлась базой для составления истории.

К сожалению, должен сказать, что самого, самого, когда полк истекал кровью в самом начале войны, в штабе не оказалось не только ни одного документа, но просто ни одной бумажки. У меня до сих пор не укладывается в голове тот факт, как могли два мужа, два штабных офицера: Начальник штаба полка капитан Бачинский и его заместитель по оперчасти старший лейтенант Гридчин, оба с "поплавками", т.е окончившие Академию, так безответственно относиться к своим прямым обязанностям.

Мне приходилось несколько раз бывать, в то время, в штабе и я, к своему удивлению, каждый раз в штабе видел Гридчина, сидевшего на своей койке и трынькавшего на мандолине. За другим занятием я его никогда не видел. Спросить с них было некому. Командир полка полковник Курочнин с первого дня войны "запил". Я его трезвым видел только один раз. Это было в Обояне в сентябре 1941 года, когда мы четырьмя экипажами - Тихий, Петелин, Харченко и мой экипаж, начали летать на боевые задания ночью. Выпускали нас, как правило, во второй половине ночи (часа в 3-4) с таким расчетом, чтобы на посадку прийти с рассветом.

Для получения боевой задачи нас вызывали в штаб. Задачу ставил начальник штаба капитан Бачинский, при этом он перед экипажами стоял, как правило, в нижнем белье, в белой нательной рубашке и кальсонах, накинув на плечи шинель. Он монотонно зачитывал спросонья полученный по телефону из штаба АДД (Авиации Дальнего Действия) боевой приказ, в котором указывалось место цели (как правило, скопления танков), высота и время удара. Тут же при свете коптилки штурманы прокладывали маршрут боевого задания.

Грунтовой аэродром Обоянь по форме (вид сверху) представлял собой нечетко обозначенный круг с диаметром 1000-1100 м. По границе аэродрома - стоянки самолетов. Взлетали, как правило, на север, на стоянку самолетов 1 АЭ (Авиа Эскадрильи). Темная сентябрьская ночь, накрапывает мелкий осенний дождь. Никакого ночного старта нет, лишь на месте старта горят два керосиновых фонаря "Летучая мышь", да и те, стартовый наряд старается прикрыть шинелями, чтобы не демаскировать аэродром. И вот в такой обстановке я однажды высказал предложение Бачинскому, чтобы на время выруливания и взлета на 10-15 минут, нужно включить на самолетах, стоящих на стоянке, бортовые огни АНО (Аэронавигационные Огни).Бачинский заявил, что этого делать нельзя: "Демаскируем аэродром". Однако, этот разговор услышал Курочкин, находившийся в соседней комнате, и сказал: «Григорьев говорит правильно. Дайте КОМАНДУ ВКЛЮЧИТЬ на самолетах АНО». Но это было единственный раз, а дальше снова взлетали вслепую с большим риском врезаться в стоящие на стоянке самолеты. Больше Курочкина трезвым я не видел и не слышал.

Я сейчас уже не помню фамилии замполитов других эскадрилий, но до середины первой половины июля месяца, полк оставался без партийного руководства. В середине июля 1941 года в полку вдруг объявился новый замполит - Батальонный комиссар Н.Тарасенко, которого в последствии незабвенный М.Г.Мягкий метко окрестит, как "подручного сиониста Левки Мехлиса". Разумеется, Тарасенко не видел и не знал, как полк первые дни войны истекал кровью и какие кадры он потерял в жестоких, неравных схватках с истребителями противника. Естественно, что в своих политдонесениях, Тарасенко доносил, что комполка Курочкин пьет и боевыми действиями полка не руководит, отдав их на откуп начальника штаба Бачинскому.

В первых числах октября 1941 года, когда полк базировался на аэродром Чернянка, Курочкин был снят и на должность командира 10 АП был назначен подполковник Бровко Иван Карпович. Числа десятого октября Бровко принял полк, обходил его хозяйство, зашел и в лазарет, где в ту пору находился и я. Мы с ним встретились, как старые знакомые с довоенного времени по гарнизону Монино.
С занятием немцами Ельца полк получил команду перебазироваться в Кирсанов. Первым, заранее, был отправлен в Кирсанов для приемки самолетов начальник штаба Бачинский. Я, как "битый", был вывезен вслед за Бачинским на транспортном (каком - не помню) самолете. Стояла очень тяжелая летная погода - низкая облачность и ограниченная видимость. Боевые экипажи должны были идти одиночно с интервалом 3-5 минут (их было 12 или 14?). Когда я вышел из самолета, то увидел, на посадку уже заходит первый наш ИЛ-4, но в это время со старта дается красная ракета ИЛ-4 уходит на второй круг. Через некоторое время все повторилось. Следующий на посадку второй самолет тоже получил красную ракету и тоже пошел на второй круг. Я ничего не мог понять. Почему в таких сложных погодных условиях, когда на посадочной полосе нет никаких препятствий, даются красные ракеты? Я решил пойти на старт и выяснить, почему самолеты отправляются на второй круг. У меня сильно болела поясница, я шел медленно, а старт далеко. Пока я дошел до старта еще 3 или 4 самолета были отправлены на второй круг. По кругу на малой высоте в условиях плохой видимости уже ходило 7 или 8 самолетов, что грозило столкновением. Когда я подошел к старту, то увидел Бачинского, в каждой руке у него было по ракетнице, рядом стоял красноармеец, в руках у которого была цинковая коробка с ракетами.

Я спросил Бачинского, почему он не дает садиться самолетам? В ответ он мне заявил:"Они нарушают НПП(Наставления по Производству Полётов), делают четвертый разворот на недопустимо малой высоте". Тут я не выдержал и, кажется, заорал на него:"Вы что, не видите, что высота облаков не более 100м. Им что, четвертый разворот делать в облаках? Вы ждете, пока они столкнутся?" Тогда Бачинский сунул мне в руки ракетницы со словами:"Принимай сам" и ушел со старта. Об этой "чехарде", которая творилась на аэродроме Кирсанов, узнал Бровко (Командира 10 АП),он вызвал меня (он прилетел последним), спросил, что происходило? Я ему рассказал все, как было. Бровко был всегда выдержан, но тут не удержался, сквозь зубы выдавил: "Вот м…".

С организацией АДД (март-апрель 1942 года) и переходом на новые штаты ни Бачинский, ни Гридчин в полку не остались. Бачинский будто бы был назначен начальником штаба в запасной полк в Рязань, куда делся Гридчин - не знаю. До сих пор в глазах стоит картина страшного ЧП, произошедшего на аэродроме на моих глазах в декабре 1941 года. Днем взлетали на боевое задание. Последним взлетал самолет капитана Лизунова, во второй половине разбега, перед отрывом, самолет почему-то отклонился вправо от укатанной полосы, вылетел в рыхлый обоченный снег. Колеса зарылись в снегу, и самолет сделал полный капот, лег на спину и тут же загорелся.

Штурман и радист легко покинули самолет, а летчик оказался прижатым к земле. Бровко и все, ко находился на старте (кроме меня ,я не мог бежать )бросились к самолету, чтобы как-то спасти летчика. Собралось человек 10-12, пытались за консоль поднять, как можно выше крыло, чтобы летчик мог открыть крышку кабины и покинуть самолет. Но силы были не равные, многотонную махину таким количеством людей поднять было невозможно. Тем временем, из баков самолета продолжал выливаться бензин, и горящая площадь вокруг самолета увеличивалась. Из кабины самолета(летчика) слышался отчаянный, повторяющийся крик: «Спасите, спасите!!!»

Затем крик стал слабее и совсем прекратился. Видимо Лизунов потерял сознание от бензиновых испарений. В это время Бровко дал команду: «Всем от самолета бегом марш!» И побежал сам, как только люд отбежали от самолета метров 150-200, самолет взорвался (взорвались бомбы). От тела Лизунова ничего не осталось. После этого случая границу укатанной полосы стали обозначать вешками, втыкая в снег через каждые 50-60м кустик сосенки, елочки или что-либо другое.

Так, например, во время ликвидации окруженной группировки фельдмаршала Пауола, в начале 1943 года экипажи полка каждую ночь совершали по два боевых вылета (всю зиму стояла отличная, ясная, морозная погода), а Баранов даже сумел сделать три вылета. Летали бомбить, как на полигон. Сопротивления противника никакого не было. Даже зенитки "не пукали". Вот тогда замполит полка Тарасенко и проявил свои бойцовские качества и «лютую ненависть» к врагу, решил летать на войну, и в кабине штурмана в качестве набитого мусором мешка, весьма мешая работе штурмана, «рискуя» жизнью, совершил 20 (двадцать) вылетов и за, «боевые заслуги», был награжден Орденом Ленина. Что-то в начальный период войны, когда нас лупили «Мессера», он не рискнул сесть в самолет на боевой вылет.

Как известно, в октябре 1941 года немцы фактически без боя (там не было наших войск) взяли г.Орел и по Московской дороге устремились на Тулу. Стояла совершенно нелетная погода. Облачность 50-80м, видимость менее одного километра. Тяжелая обстановка вынудила действовать наши экипажи и в такую погоду. Всего в тех условиях действовало 3-4 экипажа (точно не помню), из них наиболее активными были Петелин и Харченко. Я всегда был на старте и провожал их. Помню, самолет пошел на взлет и в конце пробега контур его уже плохо видно, а потом, присмотревшись, видишь, что самолет оторвался от земли и почти тут же растворился в воздухе. Я даже не мог заметить, когда убиралось шасси. Вот в таких метеоусловиях экипажи (одиночно) выходили на шоссе Орел-Тула. Атаковали немцев совершенно внезапно, т.к сближались на высоте 10—15м. сбрасывали бомбы с взрывателем замедленного действия АВ-1 и тут же в упор расстреливали колонну из пулеметов. У немцев поднималась паника, некоторые машины взрывались, сталкивались, другие сваливались в кювет. В общем, противнику наносился урон, а главное, срывался план действий. Так продолжалось дней 5-6. В один из дней была получена телеграмма от Главкома ВВС (АДД еще не было), в которой он выразил благодарность экипажам полка за успешные, дерзкие их действия и подчеркнул, что в это время действовал один наш полк из всех частей ВВС, а остальные из-за сложных метеоусловий не летали. Вот тогда и были направлены в Москву наградные листы на присвоение звания Героя Советского Союза на Петелина и Харченко. Вечная слава героям!

Материал с фотографиями можно посмотреть здесь >>

Редакция сайта не отвечает за достоверность присланных читателями писем и историй