|
Историю прислал Антонов Виталий Александрович. Недавно в радио-эфире шел разговор о том, можно ли ставить в России памятники погибшим немецким солдатам. Я вырос недалеко от Вязьмы, на том клочке Смоленской земли, где в 1941-1943 г.г. полегли сотни тысяч солдат, ополченцев, партизан и мирного населения. С детства мы были хранителями рассказов о тех трагических днях, о героизме, зверствах и подлости. Мысленно я попытался ответить на вопрос радио-ведущего и не смог. Потому, что война пробуждает в людях самое хорошее и самое плохое. Немецкие солдаты. Какие он были? - По воспоминаниям отца (в годы войны 13-17 лет), оккупация началась с того, что пришедшие в их деревню немцы попросили пацанов достать на колхозной пасеке несколько рамок меда, сбили замок с магазина и приказали разделить и разобрать продукты. - Второй эшелон немецких войск заночевал в деревне. У младшего брата моего отца (Ивана, которому было около 6 лет) немцы зашили карманы на штанах, чтобы он не носил при себе собранные патроны. - Когда началось освобождение Смоленщины, кто-то из отступавшей немецкой колонны вскинул пулемет чтобы расстрелять группу смотревших на отступление местных жителей и в этот момент другой немецкий солдат прыгнул на пулемет и пулеметная очередь ушла в землю. - В самый последний день отступления немцев, когда перед приходом наших войск, немцы создавали полосу выжженной земли. Немецкие солдаты говорили: «Не мы пых файер» (не мы зажигаем огонь) а комендант, «Мы цвай Хаус фюр киндер» (мы два дома для детей) оставляем. И оставили две бани, чтобы укрыть детей от холода. - НЕ ВСЕ НЕМЕЦКИЕ СОЛДАТЫ БЫЛИ УБИЙЦАМИ И САДИСТАМИ. - НЕ ВСЕ РУССКИЕ БЫЛИ ИДЕАЛОМ. Мой отец, в 14 лет подбил из винтовки немецкий самолет, несколько суток, без еды и сна вывозил из окружения на санях раненных бойцов, совершил побег из команды молодежи, отправляемой на работу в Германию. Но однажды он стоял с гранатой в руке, чтобы швырнуть ее в своих. В доме отца размещался особый отдел наших войск, начальник отдела, представитель многострадального еврейского народа, находил особое удовольствие и собственноручно расстреливал на берегу реки наших бойцов, обвиненных в трусости, самостреле или других воинских провинностях. Выстрел в затылок, шапка в сторону, тело в реку. И был день, мою будущую бабушку, мать шестерых детей, особисты, за грубое правдивое слово, сказанное начальнику отдела, что он ведет себя хуже немцев, повели расстреливать, слава богу, бабушку отбили соседские женщины и та граната не была брошена в окно собственного дома, в своих. Моя мать росла и видела войну в западной части Холм-Жирковского района Смоленской области. Это лесные партизанские земли. Здесь врагов ждала смерть за каждым деревом и немцы вели себя более озлобленно. Их приход был страшным и кровавым. Об этом рассказано в опубликованном на сайте воспоминании «Невыдуманные истории про мужество», рассказ второй- Мужество Наташи Комаровой. Маминого дядю повесили в саду прямо у дома, а дом сожгли за то, что в доме пекли хлеб для партизан. У мамы, в то время 12-летней девочки, на глазах немецкие конвоиры расстреляли двух пожилых учительниц, а затем двух маленьких девочек-близняшек, которые задерживали движение колонны. Звери. Но больше чем немцы, по словам матери, зверствовали и их округе каратели - прибалты. Однажды в мамином доме отдыхала партизанская разведка, и был равный среди них, немец Фриц, которого друзья звали Федей. Молодой немецкий парень, воевавший за русский народ. Вряд ли кто станет спорить, что зимой 1941 года Россию спасли Сибирские дивизии. Местное население, по-доброму, вспоминало Сибирских крепких, веселых, хорошо экипированных солдат, но мало кто говорит о том, как-то же местное население ходило на места боев, где полегли сибиряки, отрубало павшим воинам ноги, словно дрова приносило домой связки человеческих ног, отогревало их в тепле и снимало с оттаявших ног валенки. Возле деревни Поповское, на берегу реки «Света» есть старое, заросшее вековыми березами кладбище. Издавна там хоронили моих предков по материнской линии. И есть среди родственных могил три холмика, под которыми лежат Петя-партизан, его сын и его товарищ. В разгар одной из карательных операций против партизан, зимней ночью, они вырвались из окружения, пришли в свою деревню, в свою баню. Были расстреляны немцами, а выдал их немцам сосед. И жили в тех краях местные женщина и мужчина, которые тоже партизанили, у которых были сын и дочка, и отец застрелил своих детей, чтобы легче выйти из окружения. Родители остались живы, но бог им судья… И был партизанский прорыв, дорогу преграждала долговременная заградительная точка. И когда были убиты 2 взрослых партизана, взорвать ДЗОт приказали Павлику, маминому двоюродному брату. Он выполнил приказ и с перебитыми ногами смог бросить две гранаты. А я спрашиваю себя о другом… Если бы я был в тот момент на месте партизанского командира, имел бы я моральное право послать под пулеметный огонь чужого, 12-летнего мальчика? И еще мне не ясно, почему страна, потерявшая своих лучших сынов, делая вид, что чтит память, так старательно старалась их забыть. На окраине деревни Старое село Сафоновского района Смоленской области стоит памятник. Гипсовые фигуры солдата и медсестры, возлагающие венок. С момента установки памятника, на нем значилось 5 фамилий. Затем, в начале семидесятых годов о месте захоронения своего сына-сибиряка красноармейца Волкова узнали родители. Пока были они живы, приезжали. Привезли венок с табличкой, где выгравировали имя, фамилию, номер дивизии и дату смерти. С годами венок обновляли местные школьники, знающие с того времени фамилии шести захороненных солдат. И вдруг в конце перестройки, неведомым мне образом, у захоронения появились списки нескольких сотен погребенных солдат. Значит, эти списки годами хранились в военкоматах, а сотни близких годами искали и не могли найти место последнего солдатского привала. Я родился через двенадцать лет после войны. Видимо существует генетическая память. Однажды я спокойно слушал выступающего на трибуне, на немецком языке, австрийца, но, услышав выступление следующего оратора – немца, услышав правильную немецкую речь с характерным акцентом, я почувствовал, тревогу, опасность, желание передернуть затвор автомата и стрелять пока не опустеет магазин автомата, в человека, говорившего о перспективах сотрудничества в сельском хозяйстве. Значит и во мне живет зверь. Значит, нельзя давать зверю выйти наружу, но нельзя ничего забывать и прощать, нельзя судить о людях по их национальности. Помня прошлое, нужно стараться, чтобы будущее было добрее и человечнее.
Редакция сайта не отвечает за достоверность присланных читателями писем и историй
|
