|
ЖИЗНЬ, ПРОЖИТАЯ НЕ ЗРЯ Блажен, кто предков с чистым сердцем чтит. И. Гете Неуважение к предкам есть первый признак
безнравственности. А. Пушкин Я не знаю своего деда. Он никогда не рассказывал мне сказки на ночь, не качал на своих сильных руках, не гулял со мной по тенистым аллеям парка. Он умер за семь лет до моего рождения. И все-таки я попробую рассказать о его жизни и о его героической молодости. Мне много рассказывали о дедушке папа и бабушка.
Я люблю свою семью: маму, папу, бабушек и деда. И совсем не важно, что мне не довелось видеть его живым. Каждый человек должен знать своих предков, потому что в нас течет их кровь, нам передались и черты их характеров, их внешние черты. И это здорово, что деяниями их мы можем гордиться!
Мой дед - Сынков Владимир Николаевич, родился 16 сентября 1923 года в маленьком городке Струнино, расположенном почти на границе Московской и Владимирской областей. Он был десятилетним мальчишкой, когда в их семье произошла трагедия: его отец, а значит, мой прадед, был тяжело контужен в боях 1- ой Мировой войны. Последствием контузии стала полная глухота... И, тем не менее, он работал на железной дороге. Однажды уставший он возвращался домой с работы. Шел по шпалам, так как сильный дождь превратил узкую тропинку, идущую вдоль железной дороги, в скользкую полоску земли. Грохота приближающего поезда он не услышал... Ему было всего 38 лет! Через неделю после похорон мужа его жена, моя прабабушка, скончалась от горя. Не выдержало сердце. Ей было 34 года.
Так мой дед в десять лет остался сиротой. Он, две его младшие сестренки и бабушка переехали жить к брату отца - Сынкову Александру Александровичу. Жили они в небольшом домике на окраине городка. Держали корову, кур, гусей, другую живность. Натуральное хозяйство давало возможность разросшейся вдруг семье хоть как-то более-менее нормально питаться. Но за скотиной надо было ухаживать, и дед в свои 11 лет практически один накашивал много сена для коровы на зиму. А это было очень тяжело.
Несмотря на все трудности учился дед хорошо, среднюю школу окончил в 1941 году. Выпускной вечер проходил в ночь с 21-го на 22 июня... О чем мечтает 17-ти летний юноша, получивший аттестат зрелости? Как в те, такие для нас далекие годы, так и в наши дни, перед молодыми людьми открывались двери новой, пока не изведанной жизни. И шагать по этой новой дороге жизни хотелось долго, долго, дарить людям добро, радость, любить, растить собственных детей... Дед пришел домой с выпускного вечера под утро. Он почти бежал, радость переполняла его душу, не терпелось показать домашним аттестат зрелости, без единой тройки! Он - сирота, и так прекрасно окончил школу! (В то время среднее образование имели далеко не все). Теперь можно поступать в институт! Он станет инженером-путейцем и продолжит дело безвременно погибшего отца.
А в кустах над небольшой речушкой заливались соловьи, запах сирени разносился из палисадников, будоража кровь, цвели яблони и вишни, пастух, щелкая угрожающе длинным витым кнутом, гнал стадо коров по пыльной дороге. Впереди была целая жизнь... Разбудил его голос бабушки. Но был он почему-то полон тревоги, надвигающейся беды и даже... ужаса. - Володька, вставай, война!.. Вскоре дед был призван в ряды Советской Армии, и уже в июне 1942-го года окончил 1-е Ленинградское Краснознаменное артиллерийское училище. Ему было присвоено высокое звание - лейтенант. А дальше... Дальше был Южный фронт, и лейтенант Сынков 19-ти лет отроду вступил в должность командира огневого взвода. Взвод, а с ним и его командир, участвовали в боях в составе 81-го гаубичного артиллерийского полка Резерва Главного Командования. В январе 1943-го года лейтенант Сынков был ранен осколком снаряда в ногу в боях под Новороссийском и пять месяцев находился на излечении в городе Ереване. Осколок вражеского снаряда вонзился в ногу чуть ниже колена, на полсантиметра выше - и ногу пришлось бы ампутировать. Повезло... А перед этим, летом 1942 года, шли тяжелые бои на Кавказе. Там он впервые увидел психическую атаку. Его взвод тяжелых гаубиц занимал оборону у небольшой высотки и ждал приказа об артподготовке. Наши войска должны были вот-вот начать контрнаступление. Было раннее утро, с гор в долину сползали рваные хлопья тумана, оранжевый диск солнца уже выглянул из-за белой шапки гор и спугнул семейство горных баранов, пасущихся у подножья горы. Стоял август, день обещал быть жарким. Бойцы уже не спали, хлопотали возле орудий, и лейтенант Сынков отдавал последние указания перед боем.
Недалеко от позиций взвода, в небольшой рощице, расположилась грузинская конница. Оттуда раздавались гортанные выкрики горячих джигитов, доносилось ржание коней. У конников на боку тяжело свисали шашки, тускло поблескивали шпоры на сапогах. Когда враг бежал, и его начинала преследовать конница, ужас охватывал фашистских солдат. Никому не было пощады, от конника пешему уйти невозможно.
Но... что это? Откуда-то издалека послышался барабанный бой, который, отражаясь от гор, многократно усиливался, его подхватывало эхо, и создавалось впечатление, что тысячи вражеских солдат начинают окружать позиции. Затем из-за тумана показались ощетинившиеся штыками шеренги фашистов. Подбадривая себя, они горланили песни, барабанщики чеканили дробь, впереди шел знаменосец. Это были румыны. Румыния, как известно, воевала на стороне фашистской Германии, и вот сейчас румынское командование, организовав психическую атаку, решило одним ударом опрокинуть оборону наших войск. Зрелище действительно было не для слабонервных, так как постепенно вся долина заполнилась вражескими шеренгами...
- Взвод! К орудиям!- скомандовал лейтенант Сынков,- осколочным... Заряжай!... Вдруг из рощицы, где стояла грузинская конница, послышался шум, топот сотен копыт, и артиллеристы увидели, что конница удирает. Несколько минут и от горячих грузинских всадников остался только клубящийся столб пыли. -Сволочи...- прошептал высохшими губами лейтенант,- теперь мы остались одни... А грохот марширующих шеренг все усиливался, земля гудела от мерных ударов, ласково посвистывали пули, начали рваться вражеские мины. - Прямой наводкой по пьяным шеренгам! Огонь!- голос 19-ленего лейтенанта звенел, как тетива натянутого лука. А в том, что перед психической атакой вражеским солдатам дали глотнуть изрядную порцию шнапса, он не сомневался. - Беглый огонь! И началось страшное. 152-х миллиметровые снаряды проделывали в рядах наступающих зияющие коридоры. Шеренги смыкались, но снаряды летели вновь и вновь. Уже убит был фашистский знаменосец, долина была усеяна трупами вражеских солдат, а взвод все стрелял. Дымились раскаленные стволы гаубиц, бойцы обливались потом, но действовали быстро и слаженно. За этот бой дед был награжден орденом Красной Звезды. А тогда, по истечении двух дней, он вынужден был просить командование сменить позиции, так как раздувшиеся на жаре тела фашистов издавали зловонный запах... Были и другие бои, изматывающие марши, когда пушки застревали в непролазной грязи, словом, обыкновенные солдатские будни... После излечения в госпитале дед был направлен на курсы командиров батарей в г. Горький (ныне это город Нижний Новгород), а затем откомандирован на 3-ий Украинский фронт, где принимал участие в боях в составе 23-го Гвардейского артиллерийского полка при 4-ой Гвардейской стрелковой дивизии. А 22-го февраля 1944-го года во время наступления дивизии на Кривой Рог случилось ужасное: дед попал в плен.
Вот как это было: шли тяжелые бои, наши войска теснили фашистов, и батарея деда была на марше... Вдруг поступило сообщение, что танковая часть противника при поддержке пехоты появилась там, где ее никто не ждал. Дед немедленно отдал приказ занять оборону, и вскоре они увидели фашистские танки. Их было много, и это были "тигры"! За танками, прячась, бежала, стреляя из автоматов, пехота. Батарея стреляла с такой скоростью, на какую была способна, но позиция была невыгодная, ведь занимать оборону пришлось спешно. Вот подбита одна пушка, другая, третья... Корчатся на земле раненые бойцы орудийных расчетов, лежат недвижно убитые... А враг приближался. Дед уже видел перекошенные лица вражеских солдат, стрелял сам, стреляли его солдаты: из автоматов, пистолетов... И вот уже фашисты у бруствера наспех отрытого окопа. Дед бросил одну гранату, другую... Больше гранат не было. Тогда он сорвал с груди полевой бинокль и кинул в гущу врага. Те залегли. И в эту секунду на его голову обрушился страшный удар. Это подкравшийся сзади вражеский солдат нанес ему удар прикладом по голове. Свет померк, дед потерял сознание. Очнулся от рева двигателей и пушечных выстрелов, которые раздавались почему-то над самой головой. А голова раскалывалась от боли. Глаза залепила спекшаяся кровь. Дед хотел вытереть лицо, но руки были намертво привязаны. Попытался пошевелить ногами, но и они были скованы. С трудом продрав глаза, дед вскоре понял, где он... Его и еще несколько оставшихся в живых бойцов его батареи фашисты привязали к лобовой броне своих танков, которые продолжали наступать на другие позиции...
- Обидно погибнуть от своих...- успел подумать дед и снова потерял сознание... А потом был плен. Концлагерь в городе Ченстохов в Польше, затем лагерь № 17-а в городе Кайзер - Штайнбрук в Австрии. Тут надо сказать, что шел 1944-й год. До окончания войны, как теперь известно, оставалось чуть больше года, фашистская Германия терпела одно поражение за другим. Это не говорит о том, что она перестала оказывать сопротивление. Впереди будут тяжелые бои, в которых погибнут сотни и сотни тысяч наших солдат. Но отношение к пленным было уже другим.
Но плен есть плен. Это, прежде всего потеря свободы, это унижения, побои, постоянная угроза смерти, голод, холод... Разве может смириться с рабством русский солдат? И дед, выбрав момент, бежал. Первая попытка была неудачной. Она могла оказаться последней, но его почему-то не расстреляли. Только долго били до полусмерти дубовыми вешалками, а потом привязали под холодным дождем к столбу и травили бешеными немецкими овчарками, специально натасканными на пленных. И все-таки выжил. Не хотел молодой организм умирать - 21 год всего... Раны от побоев и собачьих клыков помог залечить ленинградец - врач по профессии - Шабурин, москвич Костя Кашин тайком подкармливал, отрывая еду от своего скудного пайка. А потом, спустя некоторое время, снова побег. Бежали втроем: Шабурин, Костя Кашин и дед.
Шли перелесками, скрываясь, в основном по ночам. Шли на восток. Оттуда, с востока, уже доносились орудийные раскаты. Это наступали советские войска. Там были свои, но до них надо было еще дойти. Шел апрель 1945 года... Они спали тревожным сном, тесно прижавшись друг к другу (ведь апрельские ночи еще очень холодны) в небольшом наспех отрытом ровике на опушке молодого соснового бора. Солнце уже взошло, молодая листва шептала им что-то, убаюкивая, зеленела трава (молодыми побегами щавеля они поддерживали силы). Птицы, радуясь весне, весело щебетали в рощице и строили новые гнезда, готовясь к пополнению в семействе. Им было неведомо, что вокруг идет жестокая битва, что гибнут десятки, сотни тысяч людей, что почти каждую секунду обрывается чья-то молодая жизнь.
Пара скворцов, облюбовавшая опушку перелеска, видела трех спавших мужчин, но это их почти не тревожило, ведь в руках у них не было ничего, напоминавшего оружие. Да и вели они себя очень тихо. А потому влюбленная парочка спешно достраивала свое уютное гнездышко, где скоро должно было появиться потомство.
Но что это? Совсем близко, метрах в двухстах, с востока вдруг послышались автоматные очереди. Тут же с запада эхом отозвались автоматы противника... Скворцы резко снялись с ветки и улетели в глубь леса. - Ребята, слышите? - толкнул товарищей дед, - это же наши стреляют! Наши!!! Все трое вскочили, отряхивая с одежды песок. Но тут с запада, совсем близко, раздались очереди немецких автоматов. - Ложись! Все трое упали в ров. Они были опытными бойцами и по звуку автоматных очередей отличить советский автомат от фашистского. Звук нашего автомата был более звонкий, задиристый, фашистский же звучал более приглушенно и напоминал частые удары молотка по шляпке гвоздя. Но что делать?.. - Всем лежать,- приказал дед,- глупо погибать, когда наши совсем рядом. И вот из-за небольшого хуторка, расположенного неподалеку, показались советские солдаты. Они шли редкой цепью, держа наперевес автоматы и готовые открыть огонь при малейшей опасности. - Ребята! Мы свои! Не стреляйте!- вскочил вдруг Костя Кашин. Один из бойцов резко повернулся и дал длинную очередь туда, откуда раздался голос. Над головами трех беглецов взвизгнули пули, с деревьев вниз полетели сбитые молодые листья. - Свои! Мы свои!- теперь уже все трое вскочили и бежали в сторону наших солдат. Так пришло освобождение. А потом все трое проходили проверку в запасном полку на станции Алкино Башкирской АССР. В ноябре 1945 года деду было восстановлено воинское звание, и он был направлен для дальнейшего прохождения службы в город Комсомольск-на-Амуре, где служил при лагере № 18 для военнопленных японцев ст. инспектором 2-го отдела Управления лагеря. Известно, что после победы над фашистской Германией наши войска в течение нескольких недель разгромили хваленую Квантунскую армию империалистической Японии. В результате этой победы было взято в плен огромное количество японских солдат. Мой дед инспектировал лагеря для военнопленных японцев. Там он познакомился с молоденькой медсестрой Тосей, моей бабушкой. Она тоже после окончания войны с Германией была направлена на Дальний Восток и лечила пленных японцев. Вскоре молодые люди поженились. Там, в Комсомольске-на-Амуре, родился мой папа.
А в марте 1949 года мой дед был демобилизован из армии и переехал в небольшой поселок Рахманово Ногинского района Московской области, где тогда жил его дядя Сынков Александр Александрович, воспитывавший моего дедушку после смерти его родителей. Дед работал на шелково-ткацкой фабрике. Начинал помощником мастера, затем с отличием окончил заочный техникум легкой промышленности в Москве и дорос до начальника крупного цеха. Он всегда пользовался огромным авторитетом и уважением. И это не просто слова. Когда он вынужден был уйти на пенсию по состоянию здоровья, (сказались ранения, контузия, плен), то домой к нему приходили делегации рабочих, умоляя его вернуться в цех. Под руководством деда цех всегда перевыполнял план, а значит, рабочие получали хорошую зарплату. Дед умело разрешал конфликты, помогал рабочим в решении бытовых вопросов. С его уходом ситуация изменилась...
А еще мой дед никогда не ругался матом. Он просто не умел этого делать. Бабушка рассказывала, что однажды он в разговоре с рабочими (может быть, чтобы им было понятнее?) попытался вставить в свою речь слова из ненормативной лексики, но у него это так неуклюже вышло, что рабочие, переглянувшись, с улыбкой сказали деду:
- Николаич, ты уж лучше не ругайся. У тебя это совсем не получается. А мы тебя и так хорошо понимаем. А еще он умел терпеливо выслушивать подчиненных. Мой папа был свидетелем, как однажды в кабинет деда буквально ворвались двое спорящих о чем-то рабочих. Не обращая внимания на деда, они яростно кричали друг на друга, пытаясь решить какую-то производственную проблему. Дед сидел молча с отрешенным вроде видом. Когда те, устав кричать и спорить, замолчали обессилено, он тихо и четко сказал:
- Друзья, это надо сделать вот так и вот так... - Владимир Николаевич! Да как же мы сами... Да это же... Да Вы просто... За такие вот эпизоды и за многое другое и уважали моего деда. Когда в январе 1986-го года дед умер, у его гроба каждые полчаса менялся почетный караул. Это были рабочие и руководители комбината, на котором дед трудился 35 лет, отдавали последние почести ветерану. Папа рассказывал, что когда он шел за гробом и обернулся, то конца траурной процессии не увидел. Больше тысячи человек пришли проводить в последний путь моего деда - Сынкова Владимира Николаевича. Два километра - таков путь от дома, где жил дедушка, до кладбища. И весь этот путь гроб несли на руках. На атласных подушечках школьники несли боевые награды деда. А потом у свежей могилы, усыпанной цветами, прозвучал прощальный залп... Начиная свой рассказ, я сказала, что не знаю своего деда, но я ошиблась. Теперь я уверена, что хорошо знаю его и, буду всегда помнить. Раскрывая семейный альбом, я вглядываюсь в пожелтевшие фотографии, где мой дед совсем молодой, стройный и красивый. Р.S. В прошлом году в квартире бабушки раздался телефонный звонок: - Вы жена Сынкова Владимира Николаевича? - спросил строгий мужской голос, в котором угадывались военные нотки.- Вас беспокоят из районного военкомата. - Я вдова,- тихо ответила бабушка. - Ваш муж, Сынков Владимир Николаевич, в годы войны был награжден вторым орденом Красной Звезды. Так получилось, что награда только сейчас нашла своего героя. Бабушка заплакала и положила трубку.
|
