 |
|
Историю прислала Екатерина Пригорева
Праздничный салют над Москвой. Дошли, дожили! Победа- Ощущение удивительного
единения, как будто вся страна сделала очень глубокий вдох, задержав дыхание на
пять долгих лет войны - и вот сегодня, одномоментно, враз, выдохнула. В первый
раз за все это время не пряча и не стыдясь слез.
9 мая 1945 года молодой врач Виктория Трайнена встречала на Васильевском
спуске. Ей, харьковчанке, еврейской девочке, в июне 41-го окончившей среднюю
школу и вместо Консерватории ушедшей со своими одноклассниками на рытье окопов
под Харьковом, спасавшейся бегством из небольшой украинской деревни в тот
момент, когда с противоположной стороны в нее уже входили немцы, было и
радостно, и тревожно. Конечно, война разлучила многих. Тысячи людей не знали, по
каким тропинкам ушли в войну близкие и любимые люди. По каким дорогам вернутся
они домой? Вернутся ли вообще?..
Вика, или, по-домашнему, Витя, ничего не знала о судьбе своей семьи. Мамы,
отца и младшей сестренки Валечки. С тех пор как она сама уехала с последним
поездом на Москву, с наспех собранными вещами, непонятно, каким образом не
задержанная сразу же по приезде в столицу лютой военной комендатурой,никаких
сведений.
Москва образца осени 1941-го встретила Витю неприветливо. Собственно, здесь
давно обосновалась старшая сестра Сарра с мужем, крепко выпивающим завмагом,
регулярно поколачивавшим жену. Но чужая душа - потемки, а чужая семья, как
известно, не дом. Вите пришлось (хотелось думать, что на время, пока война не
кончилась) расстаться с мечтой о карьере пианистки. Без труда и без
вступительных экзаменов она, окончившая школу в Харькове с золотой медалью,
поступила в медицинское училище: сестры были нужны фронту. Окончила его тоже с
красным дипломом. А когда сообщила о своем желании учиться в институте, Сарра
указала сестре на дверь. «Учиться хочешь? А кормить тебя кто будет? У меня тут
не продовольственный склад», хотя запасы в доме водились. И не самые
скудные по голодным военным временам. Нередко муж сестры приносил даже свежее
мясо, и на столе появлялись настоящие котлеты.
Начались годы скитаний. Ночные дежурства в детской больнице Вика воспринимала
как великое благо. Ведь здесь можно помыться и хоть несколько часов поспать,
пусть даже в детской кроватке, но поспать. На какое-то время девушку приютила
старшая коллега, медсестра Марья Тимофеевна, простая русская женщина, муж
которой погиб на фронте. Никаких «апартаментов» и даже просто мало-мальски
сносных жилищных условий у той не было. Жила в одной комнате со взрослой
дочерью. Но уголок за ширмой для Вики нашелся, пусть в тесноте, да не в
обиде.
В Москве еще жила семья лучшей маминой подруги, тети Любы, Любови Семеновны
Авруцкой. Виктория иногда заглядывала в квартиру в районе Никитского бульвара,
где, кроме самой тети Любы, жил «отец», как уже называла его про себя иногда
девушка, добрейший, обаятельный и остроумный Юлий Иосифович. Здесь было тепло!
Здесь можно было отдохнуть, подготовиться к занятиям. И иногда даже перекусить;
правда, однажды в доме не оказалось хлеба, пришлось есть селедку в чистом виде,
а потом мучиться от страшной жажды. Но ведь это неважно, главное, есть Дом, где
тебя ждут.
И вот 9 мая. Васильевский спуск. Встреча с Семеном Авруцким, сыном Любови
Семеновны и Юлия Иосифовича, и его фронтовым товарищем. В руках у Сени фляжка.
«Витя, давай с нами за победу!» - нет, никогда, в самые тяжелые дни, умирая от
усталости после нескольких ночных дежурств в больницах и учебы в мединституте
днем, Виктория не пила водку. (Надо сказать, не изменила этому правилу на
протяжении всей жизни.) Она плакала, как все. И в первую очередь потому, что
ничего не знала о маме, папе Валечке. Тут же, на Васильевском, Семен пообещал:
«Не расстраивайся, Витусь! Найдем мы твоих родных! Вот поедем в Харьков»...
Поездка в Харьков случилась лишь через год, в 1946-ом. Вика шла по городу, и
все отчетливее понимала: встреча с родными здесь, на этой земле, не состоится.
Всегда цветущий, любимый и такой знакомый город щерился пустыми черными окнами,
закопченными стенами, обрубками плодовых деревьев. А знакомые, бывшие
одноклассники и учителя, старательно избегали встреч. И неудивительно: слишком
страшной была правда, чтобы найти в себе силы сообщить ее. Вместе с 30 000
других харьковских евреев Витина семья погибла в пламени Холокоста. Местечко
Дробицкий яр, неподалеку от Харьковского тракторного завода, стало братской
могилой для всех этих людей.
Жутко, необъяснимо, не укладывается в голове: «а идишэ мамэ», мама Бетя, как
звали ее все окрестные ребятишки, Берта Исааковна не смогла расстаться с младшей
дочерью, своей любимицей Валечкой. Не отпустила с Витей в Москву. Не слышала
уговоров друзей и соседей, когда те советовали прятаться, бежать, спасти хотя бы
15-летнюю дочь. Не использовала последний шанс: голубоглазый немец уговаривал
мать отпустить девочку с ним: будет тяжело, но жива останется! Валечка погибла в
Дробицком яре. Хочется верить, что перед смертью не разлучили с матерью, и слова
Мусы Джалиля: «Две жизни наземь падают, сливаясь. Две жизни и одна любовь»,
относятся и к ним. К матери, которая привечала всех друзей своих девочек, вне
зависимости от национальности, материального достатка, которая всегда с ложечки
кормила Витиного одноклассника Сережу Савиночкина, потерявшего в результате
несчастного случая обе руки, до последнего готовившей нехитрую еду и носившую ее
к вокзалу беженцам. И к Валечке 15-летней красавице, учившейся, как и Витя,
только на отлично, командиру в юбке, заставлявшую старшую сестру съесть весь
суп, иначе кастрюлю на голову надену!», в отличие от талантливой пианистки Вити
ненавидевшей свою скрипку и пытавшейся подарить ее всем, кто приходил в дом.
Иногда мне, родившейся через 25 лет после войны, знакомой с трагедией
Дробицкого яра лишь по рассказам Виктории Иоановны Авруцкой, человека, с которым
случайно свела судьба, да некоторым страшным документам впоследствии! - бывает
мучительно стыдно. Стыдно за то, что живу в этой стране, главное богатство
которой не нефть и прочие природные ресурсы, а люди. Их, людей, так много, что
государство не знает, что с ними делать, куда девать в таком количестве. Вот и в
Харькове до середины 50-х годов на месте трагедии, в Дробицком яре, человеческие
останки фрагменты тел вперемешку с вещами: одеждой, посудой, детскими игрушками
были открыты всем ветрам. Валялись на земле. Впрочем, по вековой традиции,
властям предержащим немного дела до живых. А уж мертвые-то тем более сраму не
имут.
Подобные трагедии советское государство тщательно скрывало от своих граждан.
Виктории Иоановне и Семену Юльевичу Авруцким так и не удалось найти хоть
какие-то сведения о родных девочки Вити. К поиску в разные годы подключали
различные организации, от милиции до Красного Креста. Результат ноль. Берта
Исааковна, Ион Моисеевич и Валентина Иоановна Трайнены не числились в списках
живых или мертвых. Выходит, их просто не было никогда, не жили такие люди на
этой земле... Только по прошествии многих лет, уже после кончины самой Виктории
Иоановны в 2003 году, удалось при помощи директора Харьковского музея «Дробицкий
яр» Ларисы Воловик, россиянина Вадима Лаута, проживающего в Израиле, сотрудников
израильского музея Яд ва-Шем и многих других неравнодушных людей найти т.н.
«желтые списки».
«Желтые списки». Страшные свидетельства харьковской трагедии: евреев, в
отличие от представителей других национальностей, во время переписи населения,
проводившейся оккупационными властями, записывали на листах бумаги желтого
цвета. Конечно, никаких «расстрельных списков» нет и не может быть, гитлеровцы
заметали следы преступлений. Но уж если человек оказался в «желтых списках»,
только чудо могло спасти его от Дробицкого яра. Единицам посчастливилось
избежать неминуемой гибели: кто-то бежал, кого-то спрятали, рискуя собственной
жизнью, соседи, знакомые.
Увы, в нашей истории соседка, некто тетя Дора, сыграла прямо противоположную
роль. Пытаясь осознать произошедшее, Витя во время страшного своего свидания с
родной харьковщиной зашла в комиссионный магазин неподалеку от их дома в
Столярном переулке. Пыталась узнать дополнительно хоть что-то о любимых людях: а
вдруг ошибка? вдруг хоть кому-то удалось спастись? вдруг мама в последний момент
изменила решение, и Валечка в Германии, в плену, но живая?! Первое, что
бросилось девушке в глаза на полке в магазине старинная японская ваза из родного
дома. Тот узор, тот же крошечный скол на ручке. Откуда она здесь? Кто принес?
Да-да, именно тетя Дора вынесла из когда-то такого уютного, а теперь
разоренного, испепеленного дома все, что представляло хоть какую-то ценность. На
вопрос Вики: «Тетя Дора, откуда у вас наша ваза?» - соседка заюлила и, стараясь
не пересекаться взглядами, торопливо ответила что-то вроде: «Ну, ты ведь
помнишь, Витенька, у меня-то точно такая же была». Вике вдруг совершенно
невпопад вспомнилось, что сын тети Доры, по-детски влюбленный в
командиршу-Валечку, до войны проводил в гостеприимном доме Трайненых немало
времени. Время собирать камни - библейское выражение воплотилось здесь таким
странным, уродливо-непостижимым образом.
Вот, в общем-то, и вся история одной семьи. Такая типичная и такая
незаживающая рана на теле народа. Холокост страшным огнем прошел по миру. Бог
весть, сколько еще на земле таких вот дробицких яров? Сколько безвинно погибших,
о которых некому даже вспомнить, потому что погибли все: близкие, друзья,
знакомые? И все же. Если вдруг кому-то известны имена людей, погибших так же,
как семья Трайненых, необходимо увековечить их память. В израильском музее Яд
ва-Шем не первый год подряд идет методичная работа по составлению списков
погибших в Холокосте. Заполнить анкету или попросить выслать бланк такой анкеты
(называется она «Лист свидетельских показаний») можно на сайте
www.yad-vashem.org. Память людская - только ей живы мы все. Только она позволяет
нам, живущим сегодня, называться людьми. Прошло время собирать камни нашей
памяти, из которых, в общем-то, и складывается История.
|
