|
Автор Джереми Пейдж Даже в самых страшных кошмарах Генрих Коптев не мог представить себе, что ожидает его, когда в январе 1945 года получил приказ выдвигаться в точку на карте под названием Освенцим. Спустя несколько дней 18-летний парень оказался перед колючей проволокой под напряжением и входными воротами с надписью на немецком, и только тогда он догадался, что с пятью товарищами находится у концентрационного лагеря. И только когда он увидел 2 тысячи заключенных, слабо машущих красным флагом в знак приветствия, он понял, что он – один из первых советских солдат, вошедших в самый мрачный нацистский лагерь смерти. "Они плакали, они смеялись, они говорили на разных языках, благодарили. Шум стоял неимоверный", – вспоминает 78-летний Коптев, один из немногих живых членов 322-й дивизии советской армии, которая освободила Освенцим. "Они были мало похожи на людей, – говорит он. – Их кожа была такой тонкой, что просвечивали вены. На лице особенно выделялись глаза, потому что кожа вокруг усохла. Когда они вытягивали руки, то можно было видеть каждую косточку, суставы и сухожилия". На этой неделе Коптев, живущий в подмосковном городе Балашиха, и пятеро других российских ветеранов вновь будут вспоминать эти моменты во время церемоний, посвященных 60-летней годовщине освобождения Освенцима. Для него это момент гордости, шанс напомнить миру о решающей роли, сыгранной советской армией в сокрушении нацистской Германии, и о 27 миллионах погибших советских людей. "Когда я увидел все это, я никак не мог понять, кто эти люди (если их вообще можно назвать людьми), которые создали эту фабрику смерти".
Он помнит, как среди заключенных нашел несколько русскоговорящих и сказал им, что они свободны и что помощь на подходе. Постепенно, по мере углубления в лагерь, перед его глазами разворачивался весь ужас концлагеря, где было уничтожено 1,1 миллиона евреев. Он видел бесчисленные горы трупов, переложенных дровами, – у убегавших охранников просто не хватило времени на то, чтобы поджечь их. Он натолкнулся на два склада – один был доверху забит протезами, другой – очками.
Дальше он увидел помещение, которое сначала принял за душ. Стены помещения были покрыты кафелем. Только позднее, во время Нюрнбергского процесса, до него дошло, что это была газовая камера.
Потом он увидел крематорий с железнодорожными путями, ведущими к нему, и стоящим на них вагоном, забитым трупами. "Трубы были еще теплыми", – говорит он. В течение следующих 60 лет Коптев редко открыто рассказывал об этом эпизоде своей жизни. В 1946 году он возвратился в Москву и четыре года проработал в армейском театре, прежде чем вернуться в школу. Он выучился на автомеханика, женился на девушке по имени Вера, потом стал учителем.
Теперь он на пенсии, у него трое правнуков, и появилась новая причина напомнить миру об ужасах, свидетелем которым он стал. Эта причина – неонацизм. В России, где крах СССР создал плодородную почву для ультраправых настроений, около 50 тысяч скинхедов. "Нужно разбить неонацизм", – уверен Коптев. Хотя жизнь сегодняшней молодежи России нелегка, ее нельзя сравнить с молодостью Коптева. В возрасте 15 лет его и его 3-летнюю сестру эвакуировали в Ташкент. В 16 его призвали в армию, где он стал разведчиком в тылу врага. Два года спустя его приставили к старой пушке, которую перевозили на лошади. Ее дуло было таким старым, что выстрел из этого орудия не мог повредить танк, если, конечно, стреляли не в упор. Его подразделение называли "попрощайся с Родиной", потому что уровень потерь был очень высок.
Коптев рад, что его роль в разгроме фашизма наконец признали – но в глубине души ему хочется, чтобы остаток своей жизни он прожил, не помня о том дне в январе 1945 года. "Было бы лучше не иметь таких воспоминаний", – замечает он.
|
